Шрифт:
Глава 1. Инициация
Мы есть знания и суть проявления всего сущего. Мы слишком сложны для вас. Мы говорим через вас. И даруем вам силу, наблюдаем, как вы её применяете. Мы можем дать, можем отнять. Мы не добро и не зло.
Вы приходите неразумными в наш мир, слишком тяжёлые и громкие. И уходите такими же.
Вы причиняете себе боль. И говорите, что это ради нас. Но это ради вас. Это не позволяет забыть, что вы не одни.
А вы так боитесь одиночества.
– Режь тоньше, смелее, одним движением. Не сомневайся. Боги всё видят, всё знают. Не бойся. Посмотри на меня. – Мужчина взял тощего мальчика за плечи, встряхнул, заглядывая в расширенные от ступора глаза. – Рихард, посмотри на меня!
– Папа, боги точно примут меня? – стуча зубами, повторил тот в который раз. Горечь в горле, скулящий после пятидневного поста живот и духота изматывали всё сильнее.
Из-под низкой соломенной крыши дома, вырубленного в известняковой скале, показался край серого плаща. Он прошуршал по границе темноты и замер. Старик, который его носил, с кряхтеньем уселся в плетёное кресло в тёмной нише. Привычно управляясь одной рукой, он раскурил от спички трубку, висящую через шею на золотой цепочке. Глаза старика весело блестели, тонкие губы выпускали дымные колечки.
– Рихард, – тихо позвал старик, – ты сможешь.
Мальчик быстро закивал, склонился, чтобы видеть из-под навеса морщинистое лицо.
– Ты сильный и умный. И у тебя есть цель. – Старик тоже чуть пригнулся, подмигнул мальчику. – Ты сможешь избежать моей участи. Боги не отнимут твою руку, и ты сможешь жить под солнцем. Я предал богов, за то они забрали мою силу и мою тень. Я был слаб, Рихард. Но ты-то у нас сильный.
– Послушай деда, – кивнул мужчина, не убирая рук с плеч мальчика. – Верь в свою цель!
– Папа, я понял. – Рихард сделал шаг назад, освобождаясь от отцовских прикосновений, подошёл к границе между светом и тенью низкого навеса, присел на корточки, заглянул и спросил: – Деда, а если нет, у тебя там поместится вторая кровать?
– Поместится, – кивнул старик и показал внуку кулак. – Режь плавно, будто руку в ручей опустил, и вода её колеблет.
Рихард посмотрел на старика, который с момента проклятья богами ни разу не был под солнцем, покачался с пяток на носки, собираясь с силами, и встал.
– Папа… Я, кажется, готов, – со смущением произнёс мальчик.
– Вот и хорошо. Держи. – Отец снял с руки широкий толстый браслет из чередующихся кусочков кожи, дерева, кости и металла, отстегнул изнутри загнутое, короткое, в пол-ладони, лезвие и передал сыну. Рихард замешкался, глядя на руку отца. От кончиков пальцев до плеча её покрывал старый вырезанный узор из перьев – особый символ племени Феникса. Кожа под браслетом была белая, а вокруг – загорелая, как кора столетнего дерева.
– Так сколько мне там… быть? – Рихард осторожно взял лезвие, отметил его тонкость и лёгкость.
– Боги скажут, когда ты можешь уйти.
Отец обнял сына, развернул к двум скалам-близнецам, отстоявшим друг от друга в метре. В середине этих утёсов, будто пробитые насквозь колоссальным копьём, были короткие пещеры, как дырки в бусинах. Между ними застрял плоский камень, на котором Рихард должен был развести костёр. В пещерах, по поверьям, жили Фениксы.
Мальчик выдохнул, пробежался взглядом по редким, выбитым в правой скале ступеням, отмечая, как лучше поставить ногу, когда будет лезть, ощупал сумку через плечо, слегка коснулся острого лезвия, поющего в ладони, и почувствовал прилив сил.
– Возвращайся Фениксом, – напутствовал отец. И вторили ему жители деревни, чьи левые руки были покрыты изящными узорами из перьев.
Рихард закрыл глаза, в последний раз прошептал детскую молитву и упрямо пошёл вперёд, к краю поселенья, где стояли эти утёсы. Все свои двенадцать вёсен мальчик мечтал покорить каменных великанов. И вот время настало.
Шаг за шагом: схватился рукой за уступ, подтянулся, чуть передвинул ногу… Сколько же детей из его племени так же карабкались в своё время?.. Перетянул лямку, чтобы сумка перевесилась на спину, перелез через выдающийся корень ползучего дерева, забрался чуть выше. Тень упала на лицо – это край кострового камня. Он уже близко.
Поселение отсюда – маленькое, людей на улицах не видно: все разбрелись по делам, да и не принято было наблюдать за чужой инициацией. Он и сам раньше никогда не смотрел, потому что отец не велел, но обещал: «Вырастешь и сам всё узнаешь». Вырос.
Рихард в последний раз зацепился за какой-то кустик, нашарил край проёма, напрягся и втащил себя в прохладу. Восторг и усталость сменились разочарованием: короткое сквозное отверстие в три шага от входа до входа, и в другой скале точно такое же. Ничего интересного. Никаких позабытых вещиц, только несколько белых ляпок помёта.
Скинув сумку, мальчик достал спички и лёгкий кирпичик сухой стружки. Разломил чуть скрипнувший брикет пополам, выложил в почерневшее углубление кострового камня и поджёг. Бледные волокна занялись быстро. Ветра не было, темнело. Лепестки пламени танцевали между двух скал.
Рихард облизал сухие губы – в последний день поста воду нельзя было пить. Руки дрожали, даже ощущение лезвия, переходящего в их семье по наследству, больше не придавало сил. Мальчик уселся, закатал широкий рукав, выдохнул и сделал первый волнистый неглубокий надрез на левом предплечье. Больно.
После каждого десятка вырезанных перьев Рихард бросал в огонь щепоть то соли и благовоний, то еловой коры и янтарного порошка. И каждый раз танец пламени становился безумным на краткий миг. Мальчик зализывал раны и резал, резал, резал.
Он пропустил момент, когда в пещере напротив появился неясный образ. Уже и под снятой рубашкой под краем левой ключицы темнели узоры из перьев, уже почти оскудели запасы костровой подкормки, как кто-то всё же пожаловал. Рихард сидел, скрестив ноги, чуть наклонившись вперёд, борясь со сном и голодом, позволяя жару опалять лицо и шею. Разрезы на руке зудели и чесались.