Рихард Зорге
Шрифт:
— Я, конечно, понимаю, что при вашем образе жизни, господин пресс-атташе, лежать в постели — невероятная мука. И все же придется потерпеть.
Рихард откинулся на подушку и закрыл глаза. Этой беды он совсем не ждал. И нужно же было, чтобы она свалилась на него именно теперь, когда он должен работать с двойным напряжением!..
Он вспомнил чьи-то случайно услышанные слова: сердце здорово до тех пор, пока ты не чувствуешь, что оно у тебя есть. Теперь Рихард чувствовал свое сердце. Мягкий, болезненный комок сокращался неровно, вяло. И каждый удар отдавался во всем теле тупой, ноющей болью.
Доктор
Рихард стал читать латинские слова на рецептах: «кофеин», «адреналин», «нитроглицерин».
Нитроглицерин! Нитроглицерин!
Это же взрыв. Война. Война, которая может начаться в любой момент.
Порывистым движением Рихард сбросил с себя покрывало. Нет, сейчас он не может болеть. Просто не имеет права!
Накануне вечером в саду посольства Рихард видел двух дипломатических курьеров. Значит, пришла новая почта. Мог ли он остаться равнодушным к содержимому опечатанных красным сургучом плотных брезентовых мешков, которые привезли из Берлина эти белобрысые громилы? Быть может, в них находились ответы на мучившие его загадки. Быть может, он уже сегодня сумеет узнать дату начала гитлеровского вторжения в СССР.
Рихард стал быстро одеваться. Каждое резкое движение рождало новые приступы боли. Тысячи маленьких острых иголок впились в грудь, раздирали все тело. Кружилась голова. Ноги подкашивались и дрожали. Да, это была расплата за многолетний титанический труд, расплата за непрекращающееся напряжение всех духовных и физических сил.
Почти восемь лет он ни на минуту не знал покоя, не давал себе передышки. Восемь лет изнуряющей работы… Рихард знал: он не имеет права уставать.
Несколько месяцев назад он написал в Центр: «Я уже сообщал вам, что до тех пор, пока продолжается европейская война, останусь на посту… Мне, между делом, стукнуло 45 лет, и уже 11 лет, как я на этой работе. Пора мне осесть, покончить с кочевым образом жизни и использовать тот огромный опыт, который накоплен. Прошу вас не забывать, что живу здесь безвыездно и в отличие от других „порядочных“ иностранцев не отправляюсь каждые три-четыре года на отдых. Этот факт может казаться подозрительным.
Остаемся, правда, несколько ослабленные здоровьем, тем не менее всегда ваши верные товарищи и сотрудники».
Невероятным усилием воли Зорге научился заглушать в себе щемящую тоску по дому, Родине, близким, друзьям.
Боле подчинялся разум. Здоровье подчиняться отказывалось. Оно требовало передышки, паузы, хотя бы короткого расслабления. Вчера вечером прозвучал первый звонок — сердечный приступ. Круги в глазах, непривычная слабость. Требование врача звучало веско и убедительно. Ему следовало подчиниться. И все же Зорге пойдет сейчас в посольство.
— Входи, входи, дорогой Рихард, — поднялся ему навстречу Отт. — А я уже собрался навестить тебя. Мне передали, что ты болен.
— Пустяки, — улыбнулся Зорге, садясь в кресло. — Думаю, что все обойдется. Просто нужно бросить курить.
— Боюсь, дорогой мой, ты выбрал не самое лучшее время для этого, — многозначительно проговорил Отт.
Посол выдержал паузу и продолжал:
— Дело в том, дорогой Рихард, что пройдет еще несколько
— И когда же все это начнется? — меланхолично спросил Зорге, догадываясь, к чему клонит Отт.
— Точную дату назвать не могу. Но знаю — где-то в июне.
Отт взглянул на часы. До обеденного перерыва в посольстве оставалось около десяти минут. Неторопливой походкой он направился в другой конец кабинета. Там в стене за портьерой, рядом с портретом Гитлера, был замурован сейф.
Отт достал из кармана ключи на позолоченной цепочке, установил наборный механизм и повернул рукоятку. Массивная дверь плавно отошла. Посол вынул несколько папок с бумагами и подал их Рихарду.
— Посмотри, пожалуйста, эти бумаги, Рихард, там есть кое-что любопытное и для нас с тобой.
— Опять требуют какой-нибудь доклад? — спросил Зорге.
— Черт возьми! — Отт всплеснул руками. — У тебя просто дьявольская проницательность. Я очень рад, что ты так быстро поправился. Иначе мне пришлось бы очень туго. Предстоит написать целый трактат о внутреннем положении Японии. Ты сам понимаешь, насколько им важно знать перед началом Восточного похода, что у нас тут творится.
Отт снова взглянул на часы. Стрелка приближалась к двум.
— Извини, Рихард, но мне пора.
Зорге сделал вид, что не расслышал этих слов. Он весь ушел в чтение секретных документов рейха. Отт вышел из кабинета, плотно прикрыв за собой дверь. Разве мог он подозревать, каких усилий стоило Рихарду скрыть свое волнение перед его уходом!
В папках, переданных Зорге послом, содержались важнейшие сведения о подготовке наступления гитлеровцев на Советский Союз. Рихард лихорадочно перебирал тонкие листы бумаги с колонками цифр. Кое-что он старался тут же запомнить. Но все запомнить было практически невозможно. Стоило лишь перепутать некоторые цифры, данные, и ценнейшая информация, помимо воли Рихарда, могла дезориентировать Центр.
Подождать еще несколько дней и вновь перечитать эти документы?
Но Зорге понимал: каждый час промедления мог обернуться потерей тысяч жизней в будущей войне. Кроме того, не было никакой гарантии в том, что он увидит документы еще раз.
Рихард взглянул на большие часы, стоявшие в углу кабинета. Отт отправился на обед и мог отсутствовать еще минут двадцать пять — тридцать. Как и большинство немецких чиновников, посол отличался крайней пунктуальностью и, как правило, не нарушал раз навсегда заведенного распорядка дня.
Зорге принимает решение.
Содержимое секретных папок ложится на письменный стол. В руках Рихарда — миниатюрная фотокамера, которую он часто берет с собой, отправляясь к послу. Жадно ловя любой шорох, доносящийся из прихожей, разведчик нажимает на спуск затвора. Главное — скорость. Быстрее, еще быстрее! Больное сердце бешено стучит. Отснято полтора десятка кадров.
Самые важные документы — на пленке…
Несчастный случай может произойти любую секунду: кто-то ошибется дверью, ненароком заглянет в кабинет… Раньше времени вернется Отт. Его секретарша…