Рилла из Инглсайда
Шрифт:
— Конечно, о фермерской работе для нас теперь не может быть речи, — говорила она Рилле, — но Миллер думает, что ему понравится торговать, когда он снова привыкнет к мирной жизни, да и Картер Флэгг будет более приятным хозяином, чем старая Китти. Мы сыграем свадьбу осенью и поселимся в старом доме Мидов. Я всегда считала, что этот дом, с эркерами и мансардой, самый красивый в Глене, но и мечтать не смела, что когда-нибудь буду в нем жить. Разумеется, пока мы его лишь снимаем, но, если дела пойдут так, как мы рассчитываем, и Картер Флэгг сделает Миллера своим компаньоном, когда-нибудь этот дом станет нашим собственным. Ну и ну, я, похоже, малость преуспела в жизни, а? Особенно если учесть мое происхождение. Я никогда и не надеялась стать женой приказчика. Но Миллер парень по-настоящему честолюбивый, и жену получит такую, которая во всем будет его поддерживать. Он говорит, что не видел ни одной француженки, на
Джерри Мередит и Джо Милгрейв вернулись домой в январе, и потом всю зиму юноши из Глена и его окрестностей возвращались домой по двое и по трое. Ни один из них не вернулся точно таким, каким уходил на фронт, — включая даже тех, кому повезло и удалось избежать ранений.
В один из весенних дней, когда на лужайке перед Инглсайдом снова расцвели нарциссы, а берега ручья в Долине Радуг покрылись душистыми белыми и лиловыми фиалками, маленький, неторопливый местный поезд подъехал к гленской станции. Пассажиры редко прибывали в Глен этим поездом, так что никто не встречал его, если не считать недавно вступившего в должность нового начальника станции и маленького песика, четыре с половиной года встречавшего каждый поезд, который, дымя паровозной трубой, подъезжал к станционной платформе. Тысячи поездов встретил Понедельник, но ни на одном из них не вернулся юноша, которого он ждал и высматривал среди пассажиров. Однако Понедельник по-прежнему не спускал с каждого приближающегося поезда внимательных глаз, в которых продолжала теплиться надежда. Возможно, порой его собачьему сердцу случалось дрогнуть; он старел, его донимал ревматизм; когда он, встретив очередной поезд, неторопливо возвращался в свою конуру, он никогда не бежал, а брел очень медленно, с понуро опущенной головой и уныло повисшим хвостом, который прежде так дерзко загибался на спину.
На этот раз с поезда сошел один пассажир — слегка прихрамывающий высокий молодой человек в полинявшей форме. У него было бронзовое от загара лицо, а в рыжеватых кудрях, обрамлявших лоб, виднелась седина. Новый начальник станции взглянул на него с беспокойством. Разумеется, он уже привык видеть выходящих из поезда людей в военной форме — одних встречала взбудораженная толпа; другие, не предупредившие о своем приезде, выходили на платформу тихо и неприметно, как этот лейтенант. Но было нечто необычное в осанке и чертах этого молодого мужчины, что привлекло внимание начальника станции и заставило его с несколько большим интересом задуматься о том, кто перед ним.
Что-то желтое с черным стрелой пронеслось мимо начальника станции. У Понедельника одеревенели суставы? У Понедельника ревматизм? Понедельник стар? Не верьте! Понедельник снова был щенком, сошедшим с ума от буйной омолаживающей радости.
Он наскакивал на высокого лейтенанта с лаем, рвавшимся из горла, несмотря на душивший его восторг. Он кидался на землю и катался по ней в безумии радушия, приветствуя возвращение хозяина. Он пытался карабкаться вверх по форменным брюкам лейтенанта и соскальзывал вниз и распластывался на земле в экстазе, который, казалось, разорвет на куски его маленькое мохнатое тело. Он лизал ботинки лейтенанта, а когда тот, со смехом и со слезами на глазах, сумел наконец схватить маленькое существо в объятия, Понедельник положил голову ему на плечо и лизнул его загорелую шею, издавая при этом странные звуки — нечто среднее между лаем и рыданием.
Начальнику станции была известна история Понедельника. Теперь он знал, кто этот вернувшийся лейтенант. Долгое ожидание закончилось для Понедельника. Джем Блайт вернулся домой.
«Мы все очень счастливы… и взволнованы… и благодарны Богу, — писала Рилла в своем дневнике неделю спустя, — хотя Сюзан еще не оправилась — и я думаю, никогда не оправится — от ужасного потрясения: Джем вернулся домой в тот самый вечер, когда она, по причине слишком напряженного трудового дня, приготовила всего лишь скромный ужин «на скорую руку»! Мне никогда не забыть, как она выглядела, когда, точно безумная, металась между кладовой и погребом, доставая припрятанные деликатесы. Как будто кому-то было дело до того, что стоит на столе… никто из нас все равно не мог есть. Да нас хлебом не корми, дай только посмотреть на Джема! Мама, похоже, боялась отвести от него глаза, чтобы он как-нибудь вдруг не исчез. Как чудесно, что Джем снова с нами… и маленький Понедельник тоже. Понедельник отказывается хоть на миг расстаться с Джемом. Спит в ногах его кровати и сидит рядом с его стулом за едой. А в воскресенье он пошел вместе
— Вера, любовь и преданность — драгоценны, где бы мы ни находили их. Любовь этого маленького животного, Джем, поистине сокровище.
Однажды вечером, когда мы с Джемом разговаривали в Долине Радуг, я спросила его, было ли ему когда-нибудь страшно на фронте. Джем рассмеялся. «Страшно! — сказал он. — Мне десятки раз было страшно… Меня мутило от страха… меня, раньше всегда смеявшегося над Уолтером, когда тот чего-нибудь пугался. А вот Уолтер ничего не боялся, с тех пор как попал на фронт. Реальностьникогда его не страшила — напугать его могло лишь воображение. Его командир рассказывал мне, что Уолтер был самым храбрым солдатом в его полку. Знаешь, Рилла, до возвращения домой я не осознавал, что Уолтер мертв. Ты представить не можешь, до чего мне его сейчас не хватает… Вы здесь уже до некоторой степени привыкли к мысли, что его больше нет… но для меня это новое ощущение. Мы с Уолтером росли вместе… мы были не просто братьями, но близкими друзьями… и теперь здесь, в этой родной долине, которую мы любили, когда были детьми, до моего сознания вдруг дошло, что я больше никогда его не увижу».
Джем этой осенью собирается продолжить учебу на медицинском отделении Редмонда; Джерри и Карл тоже вернутся в университет. И Ширли, я думаю, поедет с ними. Он вернется домой в июле. Нэн и Ди продолжат преподавать. Фейт не рассчитывает оказаться дома раньше сентября. Я полагаю, она тоже станет учительницей, когда вернется, так как они с Джемом не смогут пожениться прежде, чем он получит диплом врача. Уна Мередит, кажется, окончательно решила пройти в Кингспорте курс теоретических основ домоводства… а Гертруда выходит замуж за своего майора и откровенно счастлива — «бесстыдно счастлива», как она говорит, но я считаю, что это прекрасно. Все они говорят о своих планах и надеждах… говорят гораздо серьезнее, чем говорили четыре года назад, но по-прежнему с интересом и с огромной решимостью наверстать потерянное из-за войны время.
«Вокруг нас возникает новый мир, — говорит Джем, — и мы должны сделать его лучше, чем был прежний. Некоторые, похоже, думают, будто все уже в порядке, но работа не завершена… она даже еще по-настоящему не началась. Старый мир разрушен, а на строительство нового уйдут годы. Я достаточно повидал на войне, чтобы понять, что мы должны создать мир, в котором войны будут невозможны. Мы нанесли прусскому милитаризму смертельную рану, но он еще не мертв, и к тому же подобные взгляды можно найти не только в Германии. Недостаточно изгнать из мира старый дух… мы должны принести новый».
Я заношу в свой дневник эти слова Джема, чтобы можно было иногда перечитать их и ободриться — тогда, когда я начинаю хандрить и мне не так-то легко «сдержать слово»».
Рилла с легким вздохом закрыла свой дневник. В эти дни ей было особенно трудно «держать слово». У всех остальных, казалось, была какая-нибудь заветная цель или надежда, вокруг которой они строили свою жизнь… У нее ничего не было. И она чувствовала себя одинокой, ужасно одинокой. Джем вернулся… но он уже не был прежним веселым, смеющимся юным братом, который уходил на фронт в 1914 году, и у него была Фейт. Уолтер никогда не вернется домой. Даже Джимса ей не оставили. Внезапно ее мир стал огромным и пустым… то есть он стал казаться огромным и пустым с той минуты, когда накануне вечером она увидела в одной из монреальских газет двухнедельной давности список вернувшихся на родину военнослужащих, среди которых оказалось имя капитана Кеннета Форда.
Значит, Кен был дома… и он даже не написал ей, что приезжает! Он находился в Канаде целых две недели, а она не получила от него ни строчки. Конечно, он забыл… если вообще было о чем забывать… рукопожатие… поцелуй… взгляд… обещание, о котором он попросил под влиянием мимолетного чувства. Все это нелепо… она была наивной, романтичной, неопытной глупышкой. Что ж, впредь она будет умнее… гораздо умнее… и гораздо сдержаннее… и будет глубоко презирать мужчин.
«Наверное, мне следует поехать в Кингспорт вместе с Уной и пройти курс теоретических основ домоводства», — думала она, стоя у окна и глядя вниз на сплетения нежно-изумрудных побегов молодого плюща в Долине Радуг, лежащей в чудесном лиловом свете заката. Ничего особенно привлекательного в теоретических основах домоводства она в эту минуту не видела, но, если предстоит выстроить целый новый мир, каждая девушка должна внести в это свой вклад.