«Рим». Мир сериала
Шрифт:
Д. Пучков: Деньги очень нужны были.
К. Жуков: Да. Он пришел на территорию современной Швейцарии, договорился с гельветами, то есть с галлами-кельтами, которые там жили, помог им в борьбе против переселяющихся туда германцев, разбил германского вождя Ариовиста и в 57 году вторгся на территорию племени белгов (которые потом дали имя Бельгии). Так, собственно, началась серия Галльских войн, которые не были инспирированы Римской республикой. Эти действия Цезаря вызвали огромнейшее негодование в сенате. Но при этом в Рим караванами шли телеги с добром, всякими ништяками, пленные рабы. Поэтому хотя все страшно Цезаря ненавидели, но сделать ничего не могли. Ну, воюет человек… Если бы Цезаря разбили, то ему бы сразу предъявили: чего полез, тебе же никто не разрешал! А он присоединяет территорию за территорией. В Англию первый раз прогулялся, правда неподготовленный. Можно сказать, на разведку сходил. Цезарь фактически присоединяет Трансальпийскую Галлию. И получилось, что в руках Рима оказался гигантский кусок: Цизальпинская Галлия, Трансальпийская Галлия и Нарбоннская Галлия. Цезарь благодаря этим войнам обогатился невероятно, он стал самым богатым человеком республики! Даже богаче Красса, тем более что Красс-то в 53 году погиб в битве при Каррах. Он сильно завидовал Цезарю, захотел так же…
Д. Пучков: И не смог.
К. Жуков: Да, не смог. Почти все войско погибло, только небольшая часть выжила под командованием Гая Кассия Лонгина. Это был очень опытный военный, который потом встанет на сторону Марка Юния Брута в борьбе уже с Гаем Юлием Цезарем Октавианом. В фильме Гая Кассия Лонгина показали совершенным размазней и «ботаником», на самом деле это был пес войны и жуткий человек. Он разбил Марка Антония и Гая Октавиана в первой битве при Филиппах.
Д. Пучков: Ловок! Итак, Цезарь ведет незаконную войну без разрешения сената, то есть даже тогда надо было как-то это оформить.
К. Жуков: Ну, хотя бы поинтересоваться мнением законодательного органа…
Д. Пучков: Плюс это же еще должно быть религиозно как-то оформлено – злые жрецы должны были бросать копья куда-то.
К. Жуков: Дело в том, что Цезарь с юных лет был жрецом-фламином. А это пожизненная должность. И конечно, он не имел права начинать войну, но если он видит прямую угрозу Римской республике, то имеет право, никого не спрашивая, действовать. Например, кто-то напал на границе – он поднял по свистку своих солдат и дал по шапке наглому агрессору. А как лучше давать по шапке агрессору? Малой кровью, стремительным ударом на чужой территории. Почти до Парижа дошли – как здорово!
Цезарь наворовался, вроде бы все хорошо, но его постоянно пытались привлечь по суду. А подкупленные им политики или просто друзья всячески это дело блокировали, причем абсолютно законно: у проконсула был судебный иммунитет. То есть пока Цезарь исполнял свою должность, никто не мог привлечь его к суду. Это было правильно, потому что проконсул, как правило, находится не в Риме. Если он не в Риме и без иммунитета, то любая кодла, которая его не взлюбит, засудит его по первому удобному поводу. А он где-то далеко и сам за себя заступиться не сможет. Ну и тут, конечно, назревал вопрос: что он все время проконсулит и проконсулит – это же должность выборная. Пора меняться. И его пытались поменять, но он постоянно дистанционно избирался. В 53 году до н. э. Марк Красс погиб, и триумвират превратился в дуумвират, а Гай Юлий Цезарь стал абсолютно не нужен Гнею Помпею Великому. Пока их было трое, они уравновешивали друг друга, притом что Красс и Помпей терпеть друг друга не могли, а Цезарь их постоянно мирил. И вот остались Помпей и Цезарь. Несмотря на брачные узы между дочерью Цезаря и Помпеем, они тоже были, в общем, друг другу не нужны.
Помпей, находясь в Риме, чувствовал себя в выигрышном положении, потому что мог непосредственно влиять на сенат. И он пропихнул интересную поправку к закону, который разрешал магистратам (магистрат – это, в принципе, любой чиновник; проконсулы и консулы были высшими магистратами, а рядовые чиновники, в частности трибуны, были ординарными магистратами) выдвигаться на выборы, не присутствуя лично в Риме. По новым правилам, чтобы участвовать в выборах, они должны присутствовать в Риме. Следом Помпей провел поправку о том, что некоторым магистратам в особых случаях по разрешению сената можно-таки баллотироваться дистанционно. Но так как предыдущая поправка уже вступила в силу, то для Цезаря это уже ничего не меняло, ему нужно было возвращаться в Рим, иначе он не смог бы продлить свои проконсульские полномочия. Для него ситуация была абсолютно жуткая. И когда Поска ему сказал, что пора возвращаться в Рим, Цезарь должен был посмотреть на своего доверенного человека с большим удивлением, потому что доверенный человек не сечет…
Д. Пучков: …что здесь, собственно, происходит.
К. Жуков: А вроде такой умный…
Д. Пучков: Он кто по национальности, как ты думаешь?
К. Жуков: Поска? Не знаю.
Д. Пучков: Имя какое-то странное.
К. Жуков: Это, я думаю, кликуха римская. Рабам постоянно давали кликухи. Что там выяснять, кто он, – будешь Поска. Почему Поска? Да потому что!
Д. Пучков: Как у них интересно складывалось: вот Поска – вроде ты с ним общаешься на равных, и тут же он для тебя раб? Как это?
К. Жуков: Ну это же домашний раб, что называется.
Д. Пучков: Хаус-ниггер.
К. Жуков: Да. Они могли выполнять очень важные функции, потому что служили хозяину всю жизнь и ничего, кроме хорошего, от этого человека не видели. При этом человек он толковый, умный, образованный – чего ж его не использовать-то? Из них вольноотпущенники рано или поздно получались. После смерти хозяев, как правило.
Под конец диалога Цезарь заявляет, что свой человек в Риме ему, конечно, нужен, и он намерен отправить туда Марка Антония, чтобы он избрался народным трибуном, и что уже активно раздает взятки, а та бумажка про тысячу денариев – это как раз была взятка. Поска ужасается и говорит: «Марка Антония в народные трибуны?! Но ведь он… Я думал, это место почти священно – оно позволяет накладывать вето на решения сената». «Возможно, ты прав, – говорит Цезарь. – Пошлю Страбона, чтобы он присматривал за Марком Антонием». Страбон – это мужик в серой тоге со всклокоченными волосами – судя по всему, имеется в виду автор сочинения «География». Зачем этого персонажа ввели в фильм? Он ничего там не делает…
Д. Пучков: Только смотрит со значением.
К. Жуков: То испуганно, то со значением. Видимо, чтобы всем, кто знает, что он написал «Географию», было интересно.
Д. Пучков: То есть он присмотрит за Марком Антонием?
К. Жуков: Да. В фильме Марк Антоний показан каким-то веселым разгильдяем…
Д. Пучков: Отличный! Один из лучших.
К. Жуков: Мне очень нравится!
Д. Пучков: Негодяй!
К. Жуков: Марк Антоний и Тит Пулло – два моих любимых персонажа.
Но дело в том, что Марк Антоний уже исполнял должность квестора в Риме и как-то справлялся без присмотра Страбона. Марка Антония хорошо знали – он был там не чужой человек. Можно подумать, что у Цезаря в Риме не было своих людей, кроме него. А ведь там был ставленник Цезаря Луций Корнелий Бальб Старший, Гней Опций. В конце концов, Цезарь постоянно подкупал консулов. Так что было на кого положиться. В любом случае в фильме абсолютно правильно показано, что народный трибун – это очень важная должность: трибунов было двое, и они были защитниками плебеев, то есть народа, основной массы римлян, а значит – и самого города, потому что Рим, как известно, это не стены, а толпа. Да, самое главное – трибуны могли накладывать вето на любое решение сената: мол, глас народа говорит, что так мы делать не будем. Цезарю-то было нужно, чтобы его не смогли притащить в суд, по крайней мере сразу. Чтобы у него было время подумать и сманеврировать.
На дворе уже 50 год до н. э., то есть события первой серии от событий второй отделяют два года. Марк Антоний поехал в Рим избираться народным трибуном не один, а в компании с Квинтом Кассием Лонгином – кузеном будущего убийцы Цезаря Гая Кассия Лонгина. Но если за подлинным Марком Антонием присматривать, наверное, было не очень надо, то за киношным нужен был глаз да глаз: как только храбрые солдаты XIII легиона и Марк Антоний оказываются в трех часах пути от города, нам показывают, как последний, не снимая кирасы и каски, «жарит» страшно пастушку под древом под аккомпанемент овечьего «бе-е-е-е».