Рим должен пасть

Прозоров Александр Дмитриевич

— Это так, — согласилась Юлия, глядя в сторону. — Иногда мне кажется, что они оба хищники и питаются кровью.

Федор промолчал. Сумерки сгустились уже до темноты. На огромный парк опустилась ночь.

— Пойдемте в дом, госпожа, — проговорил он, наконец. — Наверное, вам холодно.

— Ничуть, — Юлия тряхнула локонами, выбивавшимися из высокой прически, сооруженной, вероятно, мастером своего дела. — Пойдем дальше, Чайкаа, я хочу еще гулять и беседовать с тобой. Ты странный рыбак. И я желаю показать тебе одно здание.

Они прошли

еще двести шагов, и Федор вдруг понял, что они приближаются к тому большому дому, похожему на казарму, где легионеры ночевали в прошлый раз. Сейчас это строение казалось пустынным. В нем не было ни души, даже слуг, лишь две жаровни с углями тлели у входа, излучая слабый свет.

— Вот здесь я впервые села на лошадь, — сообщила дочь сенатора, указав на площадку перед конюшней, — и здесь же с нее упала, едва не сломав ногу. Моя мать так кричала на меня тогда…

Морпех не стал спрашивать, что стало с ее матерью, но девушка поведала сама.

— Она недавно умерла, — пробормотала Юлия и вдруг прикоснулась к его руке.

Федор остолбенел.

— Не знаю почему, но мне хорошо с тобой, Чайкаа, — заявила девушка, глядя ему в глаза. — Я никогда еще такого не ощущала. Ни с кем…

— Но ваш будущий муж… — попытался отстраниться Федор, но какая-то сила словно толкала его к Юлии, заставляя молчать доводы разума.

— Я его не люблю, — просто ответила девушка, увлекая изумленного морпеха в дом.

Там, сразу за дверью, стоял огромный стол, на котором солдаты раскладывали и проверяли амуницию перед выходом. На нем сейчас лежало грубое покрывало и несколько походных плащей. Федор больше не боролся с собой, он легко поднял девушку и положил ее на этот стол, прямо на груду плащей. Сорвал с Юлии верхнюю одежду, сразу ощутив ладонями горячее тело, ждавшее его так долго. Именно его, теперь он в этом не сомневался.

Пока Чайка снимал с себя панцирь и прочие доспехи, она сама расстегнула застежки на кожаном ремне, поддерживавшем ее грудь, и Федор тут же припал к упругой плоти губами, лаская набухшие соски. «Господи, что я делаю, это же верная смерть», — вспыхнула в его мозгу паническая мысль, но всепоглощающие желания души и тела заставили ее бесследно раствориться.

Затем он сорвал с девушки повязку, прикрывавшую бедра, страстно прижал ее к себе, впившись в губы и до головокружения вдыхая запах ее волос. А Юлия обвила его шею ласковыми тонкими руками. И только потом, почувствовав, как дрожь сотрясла тело девушки, скользнул ниже. И вошел в нее.

Они любили друг друга всю ночь, неистово, словно боясь не успеть до рассвета. Позабыв обо всем, потеряв всякую осторожность. Простой солдат и дочь великого сенатора. И лишь однажды, когда они отдыхали в сладостной неге, Чайке показалось, что за дверями мелькнула чья-то тень, потревожив слабый свет, исходивший от жаровен. Но запах тела Юлии дурманил его, и Федор не обратил на эту тень внимания. Он снова и снова входил в нее, пока его силы не иссякли окончательно. И лишь перед самым рассветом

они немного вздремнули, крепко обнявшись и накрывшись плащом. Ночи стояли теплые.

Их разбудил топот конских копыт, донесшийся издалека. Услышав его, Юлия вскочила, как подброшенная. Скользнула босиком к узкому окну в дальней комнате. Вернулась. Главное здание размещалось слишком далеко, отсюда, из глубин сада, разглядеть что-либо не представлялось возможным.

— Неужели это отец вернулся так рано? — прошептала она со страхом и, обернувшись к лежавшему неподвижно Федору, сказала. — Вставай, Чайкаа. Ты должен бежать.

— Зачем? — пробормотал он спросонья, не в силах избавиться от дурмана сладостной ночи. — Разве нам что-то угрожает?

— Если тебя увидят здесь, тебя убьют, — быстро ответила Юлия. — А может быть, и меня. Отец не простит, если свадьба сорвется. Он уже все рассчитал.

Дрема с него слетела моментально. Федор вскочил и стал одеваться, Юлия помогла ему зашнуровать панцирь и застегнуть застежки. Потом оделась сама. И когда он снова стал похож на легионера, а она на дочь сенатора, отрывисто произнесла, словно отдала приказ:

— Сейчас ты выйдешь отсюда и покинешь наш дом через дальние ворота парка.

— А как же мой конь? — вспомнил Федор. — Ведь он остался в конюшне. Да и слуги меня видели вчера.

Юлия задумалась на мгновение. На ее милом личике словно промелькнули тени обуревавших ее мыслей. А Федор не мог оторвать глаз от платиновых волос и до сих пор пребывал в каком-то расслабленном состоянии, несмотря на грозящую и вполне реальную опасность.

— Конюшни на дальнем краю виллы, — наконец сказала она, словно размышляя вслух, — туда можно подобраться незамеченным по аллее парка. Если отец будет в доме, то коня можно незаметно вывести, очень осторожно. Со слугами я разберусь. Другого выхода нет… Идем. Потом я что-нибудь придумаю.

— А как же ты? — вдруг всполошился Федор, — Если нас увидят вместе, что ты им скажешь?

Девушка помолчала.

— Теперь не знаю… Но…Чайкаа, время уходит. Идем.

Перед тем, как открыть дверь в парк, опцион снова притянул к себе возлюбленную и страстно поцеловал. Юлия попыталась тихонько оттолкнуть его, но потом сдалась. Они еще долго не могли оторваться друг от друга, а когда, наконец, это случилось, Юлия шепнула ему:

— Не забывай меня, Чайка, что бы не случилось… И я тебя никогда не забуду.

— О чем ты? — воскликнул морпех, поправляя шлем. — Никто ничего не узнает.

Но едва они вышли наружу, как впереди, на главной аллее, послышался конский топот. Федор увидел трех катафрактариев из личной охраны сенатора. Чуть позади спешил верный раб Гельвеций. Даже с такого расстояния Федор заметил мерзкую ухмылку, игравшую на лице раба. И ему все стало ясно.

— Обещай мне… — повторила Юлия, бросив на него полный муки взгляд, словно знала все наперед.

— Обещаю, — твердо ответил легионер, поправляя ножны меча.