Рим и Карфаген. Мир тесен для двоих
Шрифт:
Канны
Две огромные армии были порублены…
Ситуация изменилась после сложения Квинтом Фабием диктаторских полномочий. Консулами на 216 год до н. э. избрали Луция Эмилия Павла и Гая Теренция Варрона.
Эмилий Павел (тот самый, что блестяще провел войну в Иллирии) придерживался тактики своего предшественника. Амбициозный бездарный карьерист Теренций Варрон мечтал в одной битве стяжать славу Александра Македонского. Вот как отзывается о плебейском консуле Ливий: «Был он происхождения не
Юноша, получив от отца нажитые этой торговлей деньги, возымел смелую надежду на более благородную участь – его привлекали государственные дела; он стал рьяным защитником подлого люда и чернил доброе имя порядочных; получив известность сначала в народе, он затем достиг и почетных должностей».
Огромной популярности у плебеев Теренций Варрон добился, ругая и оскорбляя Квинта Фабия. В результате высшая должность досталась тому, кто возбудил ненависть народа к человеку, который медленно, но уверенно и почти бескровно побеждал Ганнибала. Увы! Плебеям показалось, что слишком затянулась война. Народ ликовал, словно победил в решающем сражении, когда Гай Теренций Варрон надел консульскую тогу.
Не все разделяли радость плебеев. Как пишет Ливий, бывший диктатор предупреждал консула Эмилия Павла: «Ты заблуждаешься, Павел, если думаешь, что тебе придется меньше бороться с Теренцием, чем с Ганнибалом; и я не знаю, который из двух страшнее: со вторым ты будешь бороться только на поле битвы, а с первым – всегда и всюду; с Ганнибалом будешь сражаться, выведя свою конницу и пехоту, Варрон-полководец обратит против тебя твоих же солдат».
2 августа 216 года до н. э. произошла одна из самых грандиозных битв античности.
По римской традиции, консулы ежедневно чередовались в командовании войском. Накануне сражения при Каннах верховенство было за Теренцием Варроном. Казалось, все предвещало победу римлян: огромный численный перевес был на их стороне, они сражались за родину; сенат обеспечил легионы всем необходимым, в отличие от карфагенян, которые, словно волки, в чужой враждебной стране добывали пропитание по крохам. Однако еще сражался гений Ганнибала против бездарности Варрона.
Плутарх рассказывает, как Ганнибал одной лишь шуткой избавил свое войско от страха перед римлянами, которые расположились «подле деревушки, называемой Канны»:
«Поначалу даже карфагеняне пришли в смятение, изумленные отвагой командующего и размерами войска: ведь они уступали противнику числом более чем вдвое. Ганнибал приказал своим вооружаться, а сам в сопровождении нескольких всадников поднялся на невысокий пригорок и стал наблюдать за противником, который уже строился в боевые ряды. Один из его спутников, по имени Гискон, человек равного с ним положения, сказал, что число врагов кажется просто поразительным.
– Но есть вещь еще более поразительная, Гискон, и ты ее проглядел, – возразил Ганнибал, прищурившись.
– Что же это? – спросил Гискон.
– А то, что среди такого множества людей нет ни одного, которого бы звали Гисконом!
Шутка была совершенно неожиданной, все рассмеялись и, спускаясь с холма, пересказывали ее каждому встречному, так что смех все ширился, и даже сам Ганнибал не мог сдержать улыбки. Увидев это, карфагеняне приободрились, считая, что лишь глубочайшее презрение к неприятелю позволяет их полководцу так спокойно смеяться и шутить перед лицом опасности».
Прежде всего Ганнибал позаботился о том, чтобы заставить природу служить карфагенянам. Он выбрал полем битвы равнину, не имеющую естественных преград. Место было идеальным для действия конницы, а именно на нее великий пуниец возлагал большие надежды.
Далее Ганнибал сделал своими союзниками ветер и солнце. «Он так расположил своих солдат, что ветер дул им в спину, – объясняет Плутарх. – А ветер этот был подобен знойному вихрю – вздымая на открытой песчаной равнине густую пыль, он проносил ее над рядами карфагенян и бросал в лицо римлянам, которые волей-неволей отворачивались, нарушая строй».
Оба войска строились для битвы «боком к солнцу, что было очень удобно для тех и других – пунийцы стояли лицом к северу, римляне – к югу». Однако Земля, как известно, крутится, и в момент битвы небесное светило упрямо ослепляло римлян своими лучами. «На погибель несчастному войску действовали заодно вражеский вождь, земля, небо, день – одним словом, вся природа», – заключает Флор.
Римское построение было традиционным – так строились легионы для битвы сотни лет. Поскольку римляне имели двойное превосходство в пехоте, то Теренций Варрон не посчитал нужным применять какие-то хитрости.
Собственно, для военачальника главнейшей была задача воодушевить легионеров пламенной речью накануне сражения. Во время боя от консула почти ничего не зависело, и сами правила битвы не предполагали для него какой-то значимой роли. В римском строю каждый легионер знал свое место; центурион принципов знал, когда вести их в бой, точно так же автоматически вступали в битву триарии, когда гастаты и принципы не справлялись со своими обязанностями.
Простая римская тактика позволяла побеждать случайным консулам. до поры до времени – пока римляне не столкнулись с противником, который воевал не по правилам.
Ганнибал, напротив, продумал до мелочей размещение каждой части своего войска; битва еще только предстояла, но она уже прошла со всеми нюансами в голове гениальнейшего полководца. Свою пехоту Ганнибал построил в виде полумесяца, обращенного выпуклой стороной к римлянам. Менее надежные испанцы и галлы заняли центр строя. По краям полумесяца встала тяжелая ливийская пехота. Ганнибал по достоинству оценил преимущества римского легионера: «Африканцев на вид можно было принять за римлян, потому что оружие у них было римское, подобранное у Требии и еще больше – у Тразименского озера» (Ливий). Слева пехоту прикрывала тяжелая конница Гасдрубала; справа разместились нумидийские всадники – ими командовал Магарбал. Ганнибал и его брат Магон возглавили центр.
Битва происходила весьма просто. Римские легионы пошли в атаку и без особых усилий начали теснить карфагенский центр. Полумесяц Ганнибала выпрямился и начал прогибаться в обратную сторону. В порыве энтузиазма все римляне устремились к центру: туда, где победа, где враг отступает! Они даже не заметили, как с обоих флангов оказалась тяжелая пехота ливийцев, терпеливо ожидавшая, пока враги окончательно заползут в ловко подготовленный мешок. Тем временем превосходная карфагенская конница легко смяла римскую и ударом с тыла замкнула кольцо вокруг римской армии. Одновременно вступила в бой африканская пехота.