Рим, папы и призраки
Шрифт:
— Кто же сомневается? — заметил Солово.
Фемист казался немного разочарованным реакцией адмирала и стремился произвести благоприятное впечатление.
— Завершающие страницы запечатаны даже для меня, — признался он, — но, заглядывая вперед насколько дозволено, мы видим свидетельства того, что человек поселится и вне Матери-Земли. Хотя где и как это может быть, сейчас нам трудно понять.
Солово остановил руку фемиста, торопившую страницы.
— В настоящий момент, — проговорил он, как бы вежливо извиняясь, — меня больше волнуют те страницы, что относятся
— О? — отозвался фемист, удивленный и разочарованный столь близорукой эгоистичностью. — Ну что ж, тогда…
Перелистав книгу назад, он нашел явно знакомый ему раздел и предоставил Солово возможность заняться чтением; сам же обратился к красотам залива. В конце концов, адмирал оснащен головой и языком, чтобы спросить совета в непонятном месте.
Солово читал, и перед ним опрятной цепочкой разворачивалась вся его жизнь. Задолго до рождения адмирала кто-то записал его самые сокровенные мысли и предвидел всю его жизнь. Солово уже даже казалось, что он напрасно трудился, проживая ее день за днем.
Всем своим оледенелым сердцем он стремился обнаружить какую-нибудь неточность, малейшее отклонение от предсказаний Феме. И тут на его молитвы в первый и последний раз был дан скорый и подобающий ответ.
— Вот эта строчка, — спросил адмирал, успешно изгнав волнение из голоса, — что она означает?
Фемист нагнулся, чтобы прочесть.
— «И он сохранит ключ, — произнес уэльсец с легкостью, свидетельствовавшей о предварительном ознакомлении с текстом, — и узурпатор не одолеет». Здесь имеется в виду ваша критическая роль в деле Диббука, а также попытки этого исчадия положить конец всему. Ключ — это вы, узурпатор — Диббук, и благодаря вам он не одолеет. Так?
— Понимаю, — проговорил Солово, наслаждаясь мгновением безмолвного триумфа. — Что, если, — продолжал он, словно бы размышляя вслух, возможно иное прочтение текста?
— Нет, — ответил фемист, возвращаясь к изучению морских окрестностей Неаполя.
— Ну, не знаю, — настаивал адмирал. — Что, если узурпатор — Феме… ведь вы же стремитесь к узурпации. Не этот ли ключ имеется здесь в виду?
Фемист резко повернулся и обнаружил, что у Солово в руках оказался причудливый ключ, прикрепленный к крепкой цепочке вокруг его шеи. Уэльсец попытался открыть рот… подумал… вновь попытался заговорить, но не смог: вся его Вселенная рассыпалась прахом.
— К тюрьме богов? — Когда он сумел заговорить, голос его дрожал. Округлившиеся глаза не могли оторваться от ключа. — К подземелью под Римом?
Адмирал кивнул, но по доброте своей даже не улыбнулся.
— Но… но вы же сказали, что дверь запечатана… закрыта печатью.
— Так оно и есть, — согласился Солово, — но это всего лишь восковой кружок. Вы не думали, почему эмблемой папского достоинства служат два скрещенных ключа? Один ключ, конечно, к райским вратам, но второй совершенно к другому месту. И какими же ненаблюдательными оказались все вы! Да, синьорчик, предметы ваших амбиций и поклонения сидят под замком… беспомощные пленники Церкви, которая куда мудрей, чем вам мнится. Какой позор, что я никогда не оказывал ей подобающего внимания! Но такова жизнь. Нет, вы никогда не освободите своих хозяев без разрешения… и без ключа.
— Итак, — промолвил фемист, делая шажок.
Адмирал поднял ключ повыше.
— О нем рассказал мне перед смертью папа. Бедняга Юлий, ему никогда не везло. Это я обнаружил, что он намеревается расстаться с душой, и все тревожился, что ключ, который наследуют папы, может попасть в неподходящие руки. Так оно и вышло; он и угодил в… мои руки. Ну а я есть я: прикарманил ключ, пока мертвого Юлия собирали в дорогу… простой рефлекс, но тем не менее позорное нарушение доверия. В конце концов, я же давал слово Юлию… обещал поступить как подобает. Но теперь я рад, что солгал: штуковина, оказалось, стоила всех расспросов и лжи. В то время я даже не знал, что с ним делать: продать или подарить Феме, быть может.
— Именно так, адмирал, именно так, — проговорил уэльсец, жадно вытягивая вперед свои скрюченные пальцы.
— Но теперь я понимаю, что этого нельзя делать: ведь все предначертания Книги должны исполниться, так? По крайней мере во всем, что касается меня, это случилось.
— НЕТ, — произнес фемист, делая еще один шаг, — мы…
— Простите, нет… вы не должны одолеть, — поправил гостя Солово, одновременно молниеносным движением всадив стилет ему в глаз.
Мозг фемиста не торопился с осознанием смерти, и он сделал пару шагов вперед — кинжал торчал из глаза, — а потом упал смиренным учеником к ногам Солово.
Тут Книга с ревом вспыхнула, опалив спину и руку адмирала. Буквально через секунду она превратилась в ничто. Красно-пурпурные демоны метнулись в пламя и также исчезли.
Ногой Солово столкнул убитого фемиста в сторону Неаполя, по пути тот распутал стаю птиц. Совершенно неожиданно внутри адмирала сам собой родился смешок… далекие слуги замерли, услыхав беспрецедентный звук Насколько допускал прощальный дар Диббука, последние мгновения, проведенные на земле адмиралом, оказались счастливыми.
Сняв ключ с цепочки, он воткнул его концом вперед в мягкую землю. Столетия спустя его найдет археолог и в связи с отсутствием лучших идей презентует музею Виктории и Альберта. Завершив таким образом дела своей жизни, Солово мог вернуться в дом, пройдя по дивному саду, и приступить к прерванному фемистом занятию.
— «О человек, — вспоминал он на ходу, более чем когда-либо наслаждаясь «Размышлениями» на своей последней прогулке. — Ты был гражданином всемирного города. Пять лет или сто, что с того? Тебя выставляет из города не самовольный судья или тиран, но та же природа, что привела тебя сюда. Уходи с улыбкой, пусть улыбнется и тот, кто отправляет тебя в путь».
Солово как подобает поглядел в небеса и улыбнулся. Впереди — надежда на мир, надежда избавиться от себя, адмирала Солово, и блаженное неведение. Вода в ванне уже остыла, но это его не смущало. У адмирала были самые веские основания полагать, что он незамедлительно очутится в весьма жарком месте.