Римлянин
Шрифт:
Высокий германец, облачённый в обмундирование аквилифера, отличающееся постоянным ношением пуленепробиваемой стальной брони, впервые носящий эту форму, прошагал до трибуны, шарахнул себя кулаком по нагруднику и получил штандарт с аквилой.
Вильгельм Либкнехт, который должен был вот-вот завершить учёбу в университете Ингольштадта на юриста, но схлестнулся на дуэли с сыном бургомистра, с летальным для последнего исходом, в силу явного физического превосходства дюжего Либкнехта. Родня бургомистра собиралась его кончать самосудом, он был буквально на волоске от смерти, как наткнулся на вербовщиков, которые
— Береги сей штандарт пуще жизни своей и чести! Ибо это жизнь и честь легиона! — провозгласил герцог.
— Клянусь жизнью, честью и памятью! Да предадут меня смерти, проклятью и забвению, если я не выполню свой долг! — прокричал аквилифер Вильгельм Либкнехт.
Согласно заведённому уставом порядку, в случае потели штандарта с аквилой легион подлежит расформированию. Сохранена аквила — жив легион. Нет аквилы — нет легиона.
«И видит Юпитер, если эти раздолбаи потеряют аквилу — я уничтожу этот легион!» — поклялся себе Таргус.
До самого тупого солдата в его легионе было доведено, что будет с легионом в случае утери аквилы — децимация (1) каждые десять дней, до тех пор пока аквила не вернётся на положенное место.
Когда торжественная процедура была завершена, обозные служащие прикатили сто 225-литровых бочек с вином. Здесь тоже был порядок: сформировали очерёдность и каждый легионер получил по литру недешёвого франкского вина в свою глиняную фляжку.
Празднование продолжалось с восьми до десяти часов ночи, а потом наступил отбой.
Никаких действий по захвату города не предпринималось, потому что Таргус ждал, когда же даны соберут ополчение и попытаются выкурить их из осадного лагеря.
Вечером следующего дня, то есть где-то с 19.00 11 февраля, началась торжественная присяга дежуривших вчера когорт и раздача франкского вина.
Таргус лёг спать с чувством завершённости, а герцог продолжил пить со своими самыми приближёнными гвардейцами.
//Там же, 13 февраля 1734 года//
— Моё условие: сдаёте город, разоружаете гарнизон, сдаёте всю знать, которая попряталась по норам, а затем всё снова станет нормально, — улыбнулся Таргус, решивший съездить на переговоры с парламентёрами от города.
Город в настоящее время оцеплён двадцатью когортами, опоясан частоколом, а также подвержен систематическому артиллерийскому обстрелу, который прекратился только в связи с приёмом парламентёров.
— На такие условия мы пойти не можем, — упирался граф Ове Флак-Гульдберг, представляющий город.
— У вас нет стен, артиллерии… — Таргус указал рукой в сторону города. — Мы могли бы и не сюсюкаться с вами, а банально начать штурм. К тому же, мы можем просто продолжить обстрел и тогда жители сами разоружат гарнизон и выдадут нам всех знатных особ… Времени вам три часа, а потом обстрел будет продолжен, но уже зажигательными ядрами.
— Это бесчеловечно, — бросил граф напоследок и, развернув коня, удалился в направлении города.
Его свита последовала за ним.
На самом деле у Таргуса не было никаких зажигательных ядер, ни у кого сейчас
Настоящие зажигательные ядра — это пустотелые оболочки, наполненные зажигательной смесью, которые при прогорании замедлителя взрываются и расплёскивают вокруг пылающую смесь. Эксперименты он проводить побоялся, поэтому просто решил обойтись без них. Тем более, что город надо было захватить, а не спалить дотла.
Три часа истекли, никто сдавать город не вышел, поэтому Таргус дал отмашку на продолжение обстрела.
Обстреливали город не бомбами, это было бы слишком дорого и нерационально, а обычными чугунными ядрами, которых в дорогу набрали избыточное количество, даже больше, чем у них есть пороха.
Вернувшись в шатёр, он сел у очага и вытянул ноги поближе.
— Думаешь, сдадут? — поинтересовался похмеляющийся Карл Фридрих, больной после вчерашних возлияний с гвардейцами.
— Не сдадут — возьмём штурмом, — пожал плечами Таргус. — Но потом. Сначала я хочу разбить прямо сейчас собираемое в спешке ополчение данов, как я уже говорил.
Их удар, нанесённый по армии данов, пошатнул и потряс их государство. Война, которая должна была завершиться аннексией Гольштейна, теперь близилась к тому, что придётся отдать земли Шлезвига. Ещё одно генеральное сражение и всё будет кончено.
— Да-да… — болезненно морщась, ответил страдающий герцог. — Ты говорил. А знаешь, я и забыл уже, когда в последний раз смотрел театр и танцы…
— Будет тебе театр, — пообещал Таргус. — Танцев не обещаю, а вот театр будет.
//Там же, 19 февраля 1734 года//
Пять суток спустя появились первые донесения о приближающихся силах противника.
Таргус, в этот момент инспектировавший «косяковую» десятую когорту II-го легиона «Феррата», вскочил на пони и поскакал к штабу.
Он в который раз с удивлением для себя наблюдал странное явление: стоит появиться в легионе десятой когорте, как там моментально начинают собираться самые отборные отбросы. Лентяи, нарушители дисциплины, недоумки, хиляки — всё то, чему в легионе не место, как в коллекторе начинает скапливаться в десятой когорте.
Это сверхъестественное явление загоняло его в тупик, но он видел воочию это даже не десятый и не двадцатый раз. Хочешь найти самых худших легионеров в легионе — загляни в десятую когорту, это знает каждый центурион. Вообще, у него было одно объяснение, но оно не давало всех ответов. Его объяснение этого сверхъестественного явления заключалось в том, что первая когорта, как правило, самая лучшая, а раз легион — это страна контрастов, следовательно, десятая когорта должна быть самой худшей. И логично предположить, что центурионы стараются избавляться от тянущих их назад легионеров, поэтому они естественным путём оказываются в самой последней когорте, но это не объясняет одного: переводы между когортами под личным внимательным контролем Таргуса, поэтому он бы заметил тенденцию ухудшения качества последней когорты, но нет, они там сразу были такими.