Римская история
Шрифт:
13. И вот они, поделив войско, располагались лагерями близко друг от друга, причем каждый оставался при своем мнении: Фабий считал, что Ганнибала надо истощить промедлением и попытаться не испытывать от него никаких поражений, Минуций — что надо решить дело битвой. Когда Минуций вступил в битву, Фабий, предвидя, что случится, поставил свое войско неподвижно поблизости и воинов Минуция, обращенных в бегство, принимал под свою защиту, воинов же Ганнибала, преследовавших бегущих, оттеснил. Фабий этим облегчил для Минуция постигшее его несчастье, нисколько не питая на него зла за клевету. [251] Минуций же, сознав свою неопытность, сложил власть и свою часть войска передал Фабию, [252] который считал, что для вступления в битву с человеком, который является мастером военного дела, есть одно только обстоятельство: необходимость. Об этом впоследствии часто вспоминал Август, который и сам не любил быстро решаться на сражения, предпочитая пользоваться скорее искусством, чем смелостью. Фабий опять, как и прежде, сторожил Ганнибала и мешал ему опустошать страну, не вступая с ним в сражение всем войском, но нападая только на рассеявшихся отдельными отрядами фуражиров и вполне определенно зная, что скоро Ганнибал будет испытывать недостаток продовольствия.
251
48. Ср. Polyb., III, 104 сл.
252
49. См. Liv., XXII, 29, 7 сл.; 30; Plyt., Fab., 13, 1
14. Когда оба войска приблизились к узкому горному проходу, [253] которого Ганнибал не предвидел, Фабий, послав вперед четыре тысячи воинов, занял его, а сам с остальными стал лагерем на укрепленном холме с другой стороны. Ганнибал же, когда заметил, что он попал в середину между Фабием и теми, которые стерегли теснины, почувствовал страх, как никогда раньше: он не видел никакого другого прохода — все состояло из отвесных и непроходимых скал, и он не надеялся победить Фабия или стоящих у теснин ввиду укрепленности их позиций. Находясь в таком безвыходном положении, Ганнибал перерезал бывших у него числом до пяти тысяч пленных, чтобы они в момент опасности не подняли восстания, быкам же, которые у него были в лагере (а их было большое количество), к их рогам он привязал факелы и, с наступлением ночи зажегши эти факелы, другие огни в лагере потушил и велел хранить глубокое молчание, самым же смелым из юношей приказал гнать быков со всей поспешностью вверх на те крутизны, которые были посередине между лагерем Фабия и ущельем. Быки, подгоняемые гнавшими их, а также из-за огня, который их жег, обезумев, изо всех сил лезли на крутизны, потом падали и снова лезли.
253
50. Ср. Polyb., III, 92, 10 сл.
15. Римляне и с той и с другой стороны, видя, что в лагере Ганнибала темно и тихо, а в горах много всяких огней, не могли, как это бывает ночью, точно понять, что происходит. Фабий подозревал здесь какую-то хитрость Ганнибала, но не мог разгадать ее, держал войско неподвижно, считая, что ночью все подозрительно, стоявшие же в теснинах предположили, чего и хотел Ганнибал, а именно что он, попав в затруднительное положение, бежит, пробиваясь вверх по кручам; поэтому они покинули свои места и бросились туда, где появлялся огонь, рассчитывая захватить там Ганнибала, которому приходилось плохо. Как только Ганнибал увидел, что они спустились из теснин, он быстро бросился в эти теснины с самыми быстрыми из своих воинов, без света в полном молчании, чтобы остаться незамеченным; захватив их и укрепившись там, он дал знак трубой, и лагерь ответил ему громким криком, и внезапно всюду появился огонь. Только тогда римляне заметили обман; остальное же войско Ганнибала и те, которые гнали быков, безболезненно прошли к теснинам. Собрав их, он двинулся дальше. Так, сверх ожидания, Ганнибал тогда уцелел и сам и спас свое войско, и, двинувшись в Геронию, [254] находившуюся в Япигии, которая была полна хлебом, взял ее и, имея всего в изобилии, спокойно зимовал.
254
51. Геруний, или Героний, других авторов (Polyb., V, 108, 10), в Апулии (Liv. XXII, 18, 39), близ современного Кастель Драгонара.
16. Фабий, и после этого продолжая придерживаться своей тактики, следовал за ним и стал лагерем на расстоянии десяти стадий от Геронии, имея между собой и Ганнибалом реку Ауфид. [255] Так как окончились шесть месяцев, на которые римляне выбирают диктаторов, то консулы Сервилий и Атилий [256] вернулись к исполнению своих обязанностей и прибыли в лагерь, а Фабий отбыл в Рим. [257] В течение этой зимы у Ганнибала и у римлян были постоянные стычки между легковооруженными; и в них римляне оказывались более счастливыми, более храбрыми. Ганнибал всегда сообщал карфагенянам о происходящем, преувеличивая свои успехи, но тогда, так как у него погибло много воинов, он почувствовал недостаток в людях и просил войска и денег. Но враги, преследовавшие злыми насмешками все начинания Ганнибала, и тогда язвительно ответили, что они не понимают, в чем дело, ведь побеждающие не просят денег, но посылают их на родину, а Ганнибал просит, говоря в то же время, что побеждает. Под их влиянием карфагеняне не посылали ему ни войска, ни денег, и Ганнибал, оплакивая это, писал в Иберию своему брату Гасдрубалу, убеждая его в начале лета с войсками, какие только он может набрать, и деньгами вторгнуться в Италию и опустошить северные ее части, чтобы вся она была предана разграблению и римляне были ими поставлены в тяжелое положение с обеих сторон.
255
52. Также Ауфидий (Ptol., III, 115), главная река Апулии, современная Офанто.
256
53. Марк Атилий Регул, назначенный Фабием на место умершего Фламиния. Ср. Liv., XXII, 26, 7; Polyb., III, 106, 2.
257
54. В начале 216 г. до н. э. (Polyb., III, 106, 1).
17. В таком положении были дела Ганнибала, римляне же, глубоко уязвленные размерами поражения Фламиния и Центения, [258] как претерпевшие нечто недостойное их и противное разуму и ужасное, и вообще не желая переносить войну, которая велась на их территории, полные гнева против Ганнибала, набрали в Риме четыре легиона воинов и отовсюду собирали союзников, направляя их в Япигию. [259] Они выбрали консулами за военную славу Луция Эмилия, перед тем воевавшего с иллирийцами, а за заискивание перед народом — Теренция Варрона, который с обычным для него тщеславием давал им много обещаний. А когда консулов провожали на войну, их просили решить войну битвой и не истощать государство долго затянувшейся войной, непрерывной военной службой, денежными взносами, голодом и бесплодием опустошенной земли. [260] Они, взяв с собой войско, находившееся в Япигии, и имея всего семьдесят тысяч пехотинцев и шесть тысяч всадников, стали лагерем около одной деревни, называемой Каннами. [261] Ганнибал разбил лагерь напротив римлян. [262] Будучи по природе воинственным и не вынося бездействия, особенно в это время, под давлением недостатка во всем, Ганнибал постоянно выстраивал войско для битвы, боясь, как бы наемники не перебежали из-за неуплаты жалованья или не разбрелись, добывая продовольствие. Поэтому он вызывал неприятелей на сражение.
258
55. См. выше, 10 сл.
259
56. 216 г. до н. э.
260
57. Английский переводчик понимает: "И бездействием вследствие опустошения полей" (?).
261
58. В Апулии, на правом берегу Ауфида, недалеко от Адриатического побережья. По Полибию (III, 107, 9 сл.), римляне имели под Каннами около 90.000 войска, по Ливию (XXII, 26, 3) — 87.200.
262
59. Ганнибал занимал акрополь Канн (Polyb., III, 107, 2).
18. Точка зрения консулов была следующей: Эмилий полагал, что надо медлить, истощая Ганнибала, который не будет в состоянии дальше выдержать вследствие недостатка продовольствия, и не вступать в сражение с
263
60. Ряд конъектур: Schweighauser: "вышколенным войной и возгордившимся победами"; Nauck: "вступать в сражение с этим храбрым войском, вышколенным…"
264
61. Т. е. представители всаднического сословия.
265
62. 3–6 часов утра.
266
63. Ауспиции.
19. Потерпев неудачу в своей попытке, Ганнибал тотчас же вернулся в лагерь, чем и открыл свой коварный план; однако и это не научило Теренция относиться с подозрением ко всем действиям Ганнибала, но, как он был в оружии, [267] ворвавшись в преторий, [268] к тому же в присутствии членов сената, примипилариев (taji[rxvn) и военных трибунов, он обвинял Эмилия, что тот воспользовался птицегаданиями как предлогом и лишил Рим явной победы, уклонившись из-за трусости или завидуя ему из-за соперничества. Когда он так кричал, охваченный гневом, стоявшее вокруг палатки войско слушало и поносило Эмилия. Последний напрасно приводил разумные доводы находящимся внутри палатки, но так как на сторону Теренция, кроме Сервилия, стали все остальные, он уступил. И на следующий день он сам выстроил войска, предводительствуя ими, ибо Теренций уступил ему это право. Ганнибал это заметил, но тогда не вышел против них (так как еще не сделал надлежащих распоряжений для битвы), на следующий же день оба войска спустились в равнину. Римляне были построены в три ряда, отстоящих друг от друга на небольшое расстояние, причем каждая часть их имела пеших в центре, а легковооруженных и всадников — с обеих сторон. Полководцы же стояли так: в центре Эмилий, на левом фланге Сервилий, Теренций же — с теми, которые стояли на правом фланге, каждый имел при себе по тысяче отборных всадников, чтобы они помогали попавшим в затруднительное положение. Так построились римляне.
267
64. Эти слова у некоторых ученых вызывают сомнения.
268
65. Палатку консула.
20. Ганнибал, зная прежде всего, что в этой местности регулярно около полудня начинал дуть юго-восточный ветер, подымавший тучи пыли, занял такое место, где ветер дул бы им в спину; затем он заранее поместил в засаду на холм, поросший кустарником и изрезанный оврагами, всадников и легковооруженных, которым приказал, когда фаланги [269] столкнутся и завяжется горячее дело и когда начнет дуть ветер, оказаться в тылу у неприятелей. А пятистам кельтиберам он велел вдобавок к длинным мечам надеть под одежду другие, более короткие мечи, сказав, что он сам, когда нужно, даст знак, что им делать. Все войско и он разделил на три части и всадников поставил на флангах широко растянутым строем, чтобы, если будет возможность, окружить врагов. На правом крыле он поставил брата своего Магона, на другом — племянника Ганнона; середину же он занял сам, так как ему была известна опытность Эмилия. С ним было две тысячи отборных всадников, а Магарбал, имея тысячу других, остался в резерве, чтобы помочь, если увидит, что свои попали где-нибудь в затруднительное положение. Действуя так, он затягивал время до второй половины дня (]w deyt]ran par]teinen _ran), [270] ожидая, чтобы поскорее начался ветер.
269
66. Т. е. тяжеловооруженная пехота обоих войск.
270
67. Английский переводчик переводит: "около второго часа", т. е. примерно в восьмом часу утра; в этом случае у Аппиана получается противоречие с началом главы, где он указал, что удушливый ветер, которого ждал Ганнибал, подымается около полудня.
21. Когда и на той и на другой стороне все было приведено в надлежащий порядок, полководцы объезжали ряды, воодушевляя своих, и напоминали: о родителях, детях и женах, о бывших раньше поражениях, и говоря, что в этой битве будет решаться вопрос об их спасении; Ганнибал же напоминал о прежних победах над этими же людьми, говоря, что позорно позволить побежденным победить своих победителей. Когда же зазвучали трубы и фаланги подняли крик, сперва легковооруженные стрелки, пращники и камнеметатели с обеих сторон, выбежав на середину, начали между собой сражение, после же них двинулись в бой и фаланги. Много тут было и крови и поту, так как с обеих сторон сражались с воодушевлением. В это время Ганнибал дает знак всадникам окружить вражеские фаланги, но римские всадники, хотя их было меньше, чем врагов, храбро сопротивлялись им и, растянув свой строй так, что он стал очень тонким, тем не менее бились очень решительно, и особенно те, которые стояли на левом фланге по направлению к морю. Поэтому Ганнибал и Магарбал вместе пустили на них тех всадников, которых имели вокруг себя, считая, что они своим ужасным варварским криком устрашат противников. Но те и этих встретили твердо и без страха.
22. Поскольку и эта попытка потерпела неудачу, Ганнибал дал знак пятистам кельтиберам. [271] Они, выбежав из строя, бросились к римлянам и протягивали им щиты, копья и мечи, которые были у них на виду, как будто они были перебежчиками. Сервилий, похвалив их, тотчас взял у них оружие и поставил их назад в одной, как он думал, одежде; он не считал целесообразным связывать перебежчиков на глазах врагов и не подозревал их, видя их в одних хитонах, да и времени подходящего не было среди такого напряжения боя. Другие отряды ливийцев, подняв сильный крик, сделали вид, что они бегут к горам. Этот крик был знаком для скрывавшихся в оврагах, чтобы они бросились на преследующих. И тотчас же легковооруженные и всадники показались из засады; одновременно поднялся сильный и удушливый ветер, с тучей пыли, дуя в лицо римлян; и это мешало им более всего видеть, что делается впереди у врагов. И удары копий и стрел у римлян во всех отношениях были слабее из-за противного ветра, у врагов же удары были более меткими, так как ветер подталкивал бросаемое ими оружие. Римские же солдаты, не видя ничего перед собой, не могли ни уклоняться от ударов, ни сами как следует бросать, сталкиваясь друг с другом; их ряды приходили в полное замешательство.
271
68. См. выше, 20.