Римская карусель
Шрифт:
– Нет, нет, дорогая моя!
– успокаивающе заговорил Секст Кассий и привлек дочку к себе.
– Цезарь был утвержден сенатом, и мы безусловно признаем это решение.
– Расскажи о Квинте, - попросила Кассия, ежась и прижимаясь к отцу.
– Под его началом был целый флот, и он двинул его, чтобы поддержать Антония в решающем сражении.
– Ты говоришь о битве при Акциуме?
– догадалась Кассия.
Отец улыбнулся.
– Какая хорошая у тебя память! Запоминаешь все, что тебе рассказывают учителя. Жаль, что боги не одарили твоего брата такими же способностями. Да, я говорю о той битве. После поражения ему удалось бежать в Афины. Там его убили по приказу Октавиана.
Кассия заметила, что отец
– Поэтому, - заключил отец, - маски Квинта Кассия у нас нет, говорить о нем не принято, его стихи - он был замечательным поэтом-трагиком - уничтожены, и даже его личное имя - Квинт - мы больше не используем. Оно в нашей семье запрещено, так же, как и имя "Марк" в семье потомков Марка Антония. Но мы с тех пор всегда называем старших сыновей Секстами, "шестыми", потому что, несмотря на запреты, помним, что мы пришли в этот мир после нашего предка, звавшегося Квинтом, "пятым". Таким образом мы чтим его память. А чтить нашего предка мы должны, ибо он пытался спасти республику от тирании. Еще до гражданской войны он участвовал в заговоре Брута и Кассия.
– Как?!
– удивилась девочка.
– Квинт был тем самым Кассием, который вместе с Брутом убил Юлия Цезаря? Но этого не может быть: тот Кассий был не Пармензисом, а Лонгином!
– Ты опять права, - согласился отец, улыбнувшись.
– Квинт Кассий Пармский был не самой важной фигурой в заговоре, но он тоже в нем участвовал.
После этого разговора в отношениях между Кассией и старшим Секстом появилась новая, доверительная нотка. Дочь очень серьезно относилась к предостережениям отца о том, что эти беседы нельзя никому пересказывать. По мере взросления она все яснее осознавала необходимость такой осторожности.
Чем старше становилась Кассия, тем лучше она осознавала, что, несмотря на слова отца о необходимости уважать императора, ибо он "назначен сенатом", в действительности мужчины семьи - и отец, и брат, и дядя с его двумя сыновьями, - были убежденными республиканцами, как и их предок Квинт. Они все чаще вели подобные разговоры между собой в ее присутствии, а позже - и с ее участием. Никто из них не верил, что человек, обладающий неограниченной властью, способен устоять перед ее соблазнами и не превратиться в кровавого деспота.
Правоту такого взгляда чуть ли не ежедневно подтверждали известия об арестах богатых и знатных людей Рима по обвинению в оскорблении величия императора. Очень часто судебное преследование возбуждалось на основании доносов, завершаясь казнью и конфискацией имущества жертвы. Среди пострадавших было немало знакомых Кассиев, в том числе и людей, связанных с ними узами дружбы.
Страх царил повсюду, он проникал во все дома, разъедая ценности и растлевая умы. Именно страх заставил Секста Кассия отдать дочку в начальную школу, хотя достаток вполне позволил бы ему приглашать для нее частных учителей, не дожидаясь, пока ей исполнится двенадцать. Однако подобная неосторожная демонстрация богатства могла привлечь внимание осведомителей императора. Конфискация имущества жертв доносов стала при Тиберии действенным средством пополнения императорской казны.
В результате Кассии в течение пяти лет, в любую погоду приходилось в сопровождении своего воспитателя Строфия ежедневно, за исключением праздничных дней, проходить немалое расстояние от дома на Эсквилине, до Форума, где располагалась школа - неказистое деревянное здание с дырявым навесом вместо крыши.
Кассии открылся совсем не тот Рим, к которому она привыкла в раннем детстве. Простор и чистота, большие особняки-домусы знатных людей, рощи, парки, фонтаны, портики, изящные скульптуры, величественные храмы с колоннадами - все это было характерно для аристократических районов, расположенных главным образом на римских возвышенностях. Внизу, на улицах, через которые приходилось идти в школу, царила немыслимая теснота прижатых друг к другу ремесленных и торговых лавок, таверн и многоэтажных доходных домов-инсул с их крошечными комнатками, где ютилась беднота. Здесь всегда было мокро, грязно, шумно. Во многих местах сточные воды из древней канализационной системы Рима, так называемой Большой Клоаки, просачивались на поверхность, добавляя свое зловоние к жгучей смеси плывущих над этими улицами запахов. Пешеходы и конный транспорт создавали опасную для передвижения толчею, грязь на таких улицах, как Субура или Аргилет, часто стояла по щиколотку.
В школе Кассия проводила дни напролет, с утра до самого вечера, вместе с детьми из бедных семей, повторяя вслух таблицу умножения и неправильные глаголы. Самым трудным был обратный путь домой, после изматывающего учебного дня, через Аргилет, мимо лавок сапожников и ремесленников, затем все время в гору, в верхнюю часть Эсквилинского холма.
В одиннадцать с половиной лет Кассия Луцилла уже отчетливо осознавала странную двойственность своего положения в этом мире. Ей казалось, что над ней насмехаются могущественные, но легкомысленные боги. Девочка то наслаждалась защищенностью и комфортом, то становилась добычей страхов перед чужой злой волей.
Роскошь родительского дома, отчетливо осознаваемый достаток Кассия воспринимала как нечто очевидное и заслуженное самим ее происхождением. У семьи были большие дома с термами, библиотеками и гимнастическими залами в Риме и Парме, а также загородная вилла с обширным поместьем в Байях, куда члены семейства Секста Кассия часто ездили, чтобы любоваться закатами и купаться в волнах прибоя. Поместье приносило доход, позволявший членам семьи продолжать жить в изысканной праздности, не опускаясь до унизительной зависимости от отупляющей работы ради заработка, и проводить немалую часть времени в банях, в Большом Цирке, в амфитеатрах, наблюдая такие захватывающие зрелища, как гладиаторские бои, колесничные бега, травли диких зверей. И, конечно, ходить в театры на лучшие постановки греческих и римских пьес.
Множество рабов и рабынь исполняли желания членов семьи, и Кассии была по душе эта забота. Ей нравились прически, долго сооружавшиеся на ее голове двумя рабынями. Ее апельсинового цвета волосы теперь были обычно завиты волнами. Низко на шее уложен был в виде плоской раковины пучок из тоненьких косичек. Кассии было приятно выбирать цвета туник и накидок, и она быстро привыкла к геммам и браслетам. Казалось вполне справедливым жить в доме с множеством залов и комнат, с мозаикой на полах и фресками на стенах, с садом в перистиле, посреди которого струились воды фонтана. Большие стеклянные и керамические амфоры, лампады из бронзы, а не из раскрашенной под бронзу глины, курильницы с благовониями, подогрев пола в некоторых залах, подключение к водопроводной системе, проходившей через восточную часть Рима, - все это, как считала Кассия, было устроено правильно и справедливо.
Однако жизнь являла Кассии и оборотную сторону. В первую очередь это был всепроникающий страх, питавшийся слухами и известиями об арестах и казнях. Это был ужас мира взрослых, но к нему добавлялись и непосредственные переживания самой девочки.
Вольноотпущенник Зенон, которому принадлежала школа, зная, что Кассия Луцилла - девочка из богатой семьи, не сек ее розгами за провинности и ошибки, как других детей, но, чтобы она не слишком выделялась, весьма часто и пребольно бил ее по пальцам линейкой-ферулой. Кассия едва ли смогла бы с уверенностью ответить на вопрос, чего она боится больше: ареста родителей или очередного взмаха ненавидимой линейки. И что ей отвратительно больше: безразлично-брюзгливое лицо Зенона, насмешливые взгляды других учеников - мальчиков и девочек, - не прощавших ей то, что ее никогда не секут, или само это переживание страха перед ударом, съеживающее все ее существо до липкого, дрожащего комка.