Шрифт:
Мы пока слишком близко, и кровораздел
Так мучительно тяжко нам давит на плечи
Но когда мы увидим друг друга в прицел
Станет легче, мой ангел, клянусь, станет легче!
С. Калугин «Рыцари неба»
Космос – а если хотите, зовите это всеобъемлющее небо как-нибудь иначе – истинно равнобожествен, вечен, безмерен,
Плиний Старший. «Естественная история»
To our beloved ones
Пролог
июль, год от основания Рима 550
Флаер спустился к ажурным кованым воротам, закрывающим въезд на территорию виллы, сел на небольшой гостевой площадке, скрытой широкими кронами пиний и раскидистыми эвкалиптами. Решетка была данью традиции и красоте, дальше земля защищалась от нежелательных вторжений иными средствами. Животных и пролов не пропускало отпугивающее поле, а незваных граждан Рима – высокий статус хозяев.
Мужчина бросил машину на посадочной и пошел по неширокой дороге к дому. Деревья отбрасывали утренние длинные тени, еще прохладный воздух дышал свежестью. Плотно утрамбованный желтый песок приятно пружинил под подошвами.
Его ждали – молодого амбициозного политика, недавно сменившего легионерский мундир на тогу сенатора и уже набравшего заметный вес в своем клане, комиции по науке и совете Семей. Конечно, ждали, и на веранде был накрыт легкий завтрак, а хозяйка виллы в деталях подготовила доклад о лелеемом проекте, который он мог бы поддержать.
– Это все очень любопытно. Но где же сами объекты? Я хотел бы взглянуть.
– В саду.
В тени на защищенной куполом открытой веранде казалось, что до оглушающей полуденной жары еще далеко, но ступив за пределы систем климат-контроля Гай Августин окунулся в горячий сухой воздух. Стало слышно, как трава звенит от кузнечиков, над цветущим олеандром и гибискусом гудят пчелы. Узкие кипарисы, как стражи, отгораживали сад. Ухоженные дорожки, подстриженные кусты, идеальные геометрические клумбы. Он машинально поискал глазами какие-нибудь качели или лазилки, не нашел, и чуть не споткнулся о тихого ребенка лет трех, сидевшего прямо на песчаной дорожке.
– Вы наступили на Юлиана Горация Флавия, – ровно сказала девочка, снизу вверх взглянув на взрослого сквозь выгоревшие пряди.
Гай пригляделся. Поперек садовой дорожки пролегала оживленная муравьиная трасса. Одни листорезы тащили на спинках добычу, другие суетились порожняком. Рядом в траве хромал какой-то жук с красивым металлическим отливом.
– Юлиан Гораций – бронзовка? – осторожно спросил Гай.
Девочка молча протянула загорелую, еще со следами младенческой пухлости, ручку к его ботинку, подобрала в ладонь какое-то вяло шевелящееся долгоногое,
– Прости, что наступил на него. Там у тебя что, больница?
– Там умиралка, – девочка опять уставилась на мужчину, щурясь, но и не думая убирать с лица волосы. – Бронзовку зовут Конрад, его так просто не раздавить. Но мои муравьи могут его съесть, если захочу.
Она отряхнула песок с трусов, единственного своего предмета одежды, и снова села в пыль. Муравьи все так же тащили листья. Гай опустился на корточки, от земли дохнуло жаром. Как только ребенок выдерживает эту погоду, еще и с непокрытой головой.
– А вы – Гай Августин Тарквиний. Хорошее чутье. Широкие возможности. Большое будущее. Всегда выбираете выгодные решения.
Что ж, его предупреждали, что у обоих объектов превосходная память и аналитические способности. Наверное, девочка сидит под столом, пока взрослые обсуждают свои крошечные планы по завоеванию мира. Сидит и запоминает все подряд, как нерассуждающий мнемокристалл. Удивительнее ее речь – не по возрасту сформированная, точная, ясно звучащая, без смягчающей смысл детской неправильности или картавости.
– Диана, тебе не скучно играть с насекомыми? А дружочек твой где?
– Насекомые не играют, они просто программы. А Люция увезли. Он почти вырвался, такой сильный. Все равно увезли. В шаттле.
Она перевела взгляд куда-то за плечо Гая, туда, где высоко в небе плыло единственное облачное перышко или остаток чьего-то конденсационного следа. Он успел рассмотреть ровный сильный загар, ободранные коленки, длинную свежую царапину на руке, заметить темные следы на запястьях, подозрительно похожие на синяки.
Воображение услужливо дорисовало: мальчика увозят, девочку держат. Молчаливое упорное битье в руках у равнодушных взрослых. Поппея, ее биологическая мать, говорила о девочке почти с ненавистью, как о чем-то чуждом, чужом. А ведь считается, что римлянки чадолюбивы.
– Теперь он уже заболел.
– Откуда ты знаешь? Про болезнь.
– Она говорит, ему плохо со мной.
– Кто? Его мама? – Гай попытался смягчить голос, как делают взрослые, заговаривающие с маленькими детьми. Но по спине все равно пробежал холодок.
Внезапно лицо девочки исказилось, она подскочила, закричала, как будто ее укусил один из ее муравьев или оса.
– Мама?! Маааа-ма?! Это разве мама! Разве это мама?!
Когда он быстрым шагом выходил вон из сада, зная уже, что никогда, ни за что не поддержит этот проект, она все еще кричала ему в спину. Потом яростный крик перешел в тихий скулеж. Или он просто отошел на достаточное расстояние.
июль, год от основания Рима 587
– Борт 12 15, повторяю, вернитесь на палубу «Светоносного». Борт 12 15… – в голосе диспетчера звучало терпеливое отчаяние. Судя по тишине в динамике, пилот не удостаивал даже ответить.