Римские рассказы
Шрифт:
— Где ты ее взял?
Надо сказать, что грязный и ободранный Чезаре очень хорошо подходил для своей роли. Он захныкал:
— Чего вы ко мне пристали… Я человек бедный.
— Ладно, ладно, — сказал я,- не бойся… Я не шпик… Мне ты можешь сказать. Где ты ее взял?
— Я землекоп, — ответил Чезаре все так же жалобно. — Я нашел эту монету здесь, рыл котлован для нового вокзала… Может, вы скажете, сколько она стоит?
— Стоить-то она, конечно, кое-что стоит… Это монета императора Каракаллы.
— Вот, вот, Каракаллы, — сказал Чезаре. — Кто-то уже называл мне это имя.
Настал решающий момент. Я сухо спросил:
—
— Чего сколько?
— Сколько ты за нее хочешь?
— Давайте шестьдесят тысяч.
Это была та сумма, о которой мы договорились, но если бы Чезаре не был таким дураком, он не ляпнул бы ее сразу, а прежде спросил бы: «А сколько вы мне дадите?» — или что-нибудь вроде этого. Все так же решительно, как человек, не желающий упускать подвернувшийся счастливый случай, я сказал:
— Даю за нее пятьдесят тысяч… Идет?
Тем временем я поглядывал на парня, который, как мне показалось, заглотил приманку. И действительно, он тут же предложил:
— Даю на десять тысяч больше… Уступаешь мне?
Он сказал это мягко и как бы уговаривая. Чезаре поднял на меня глаза и произнес извиняющимся тоном:
— Знаете… он первый… Мне очень жаль… но я должен отдать монету ему.
Парень, глядя на нас, покусывал свои белесые усики.
— Только вот денег у меня с собой нет, — сказал он. — Пойдем со мной, и я тебе заплачу.
— А куда?
— В полицию!
Чезаре, испугавшись до полусмерти, вытаращил на него глаза. Я понял, что должен вмешаться и притом со всею решительностью.
— Позвольте, а по какому праву?.. Кто вы такой?.. Вы что, полицейский агент?
— Нет, я совсем не полицейский агент, — ответил тот насмешливо, — но я и не такой дурак, каким вы оба меня считаете… Вам захотелось всучить мне фальшивую монету, не так ли?.. Пошли в полицию, там разберемся.
Чезаре с отчаянием во взгляде смотрел на меня. Вдруг меня осенило и я сказал:
— Вы ошибаетесь… Возможно, по виду он похож на жулика, я — на его напарника, а вы — на одураченную жертву… В действительности же я его не знаю, вы — не одураченная жертва, а я в самом деле антиквар… И монета подлинная… Я покупаю ее.
Я обернулся к Чезаре и скомандовал:
— Давай сюда монету и получай.
Чезаре повиновался, я отсчитал ему пятьдесят тысяч лир, принадлежащих Оттавио.
— Пусть это послужит вам уроком, — сказал я, обращаясь к парню. Поучитесь отличать честных людей от жуликов… Поучитесь разбираться в людях.
— А кто мне докажет, что вы не сговорились? — продолжал тот упорствовать.
Теперь, когда я заплатил за фальшивую монету, мне захотелось обругать его. Я уже ненавидел этого парня.
— Это мы-то сговорились?.. — сказал я, пожимая плечами. — Сразу видно, что ты из деревни… Может, в сыре ты и разбираешься, а в честных людях ни капли… Возвращайся-ка лучше домой.
— Вот как! — ответил тот задиристо. — Кому ты это говоришь? Не ори… Свинья.
— Сам ты свинья… и к тому же вонючая.
Я почему-то рассвирепел, может быть потому, что теперь считал себя правым. Он ответил:
— Мерзавец.
Я бросился на него, стараясь ухватиться за лисий воротник. Вокруг нас собралась толпа зевак, и нас разняли. Но я продолжал вырываться и кричать:
— Отправляйся торговать сыром… Неуч, чурбан, деревенщина.
Он ушел, пожимая плечами, и скрылся в толпе. Тогда я повернулся к Чезаре.
Когда я увидел, что его нет, кровь застыла у меня в жилах. Прохожие, оттащив меня от парня, пошли по своим делам. Чезаре не было ни перед вокзалом, ни в скверике, ни на площади дель Эзедра. Он исчез. А вместе с ним и пятьдесят тысяч лир. Я сделал такой отчаянный жест, что кто-то спросил:
— Вам дурно?
Дрожа от ярости, весь в поту, я бежал, задыхаясь, от площади до виа Виченца, где находился магазин Оттавио.
Оттавио, как обычно, сидел за своей стеклянной перегородкой. Толстый, неопрятный и небритый, он что-то разглядывал через лупу. Я вошел и, переведя дух, сказал:
— Знаешь, Оттавио, я не могу отдать тебе деньги… Если хочешь, возьми вместо них вот эту римскую монету.
Оттавио спокойно, не глядя на меня, взял монету, поднес ее к глазам и тут же расхохотался. Потом встал и, продолжая смеяться, похлопал меня по плечу:
— Римская монета! Римская монета! Ну и ну… Ты докатился до подделки римских монет!
Забавы Феррагосто
В то лето дела у меня шли из рук вон плохо. Когда наступил праздник Феррагосто, я остался в Риме без друзей, без женщин, без родных — один как перст. Магазин, в котором я работал, на праздники закрыли, а то, пожалуй, с горя, лишь бы быть среди людей, я стал бы продавать остатки сезонных товаров: кальсоны, носки, рубашки — в общем, всякую дрянь. Так что в то утро, пятнадцатого августа, когда Торелло подъехал на машине и стал сигналить у меня под окном, а потом пригласил отправиться вместе с ним во Фреджене, я подумал: «Он, конечно, человек неприятный, даже противный… Но не пропадать же одному с тоски». И охотно согласился. Торелло был парень молодой, коренастый, плотный, с мертвенно-бледным лицом, нахально вытянутым вперед. У него были выпученные глаза, жесткие и глупые, — так и хотелось проколоть их булавкой. Как я уже сказал, он был мне неприятен, но, по-видимому, он не нравился только мне одному — вообще-то его считали симпатичным парнем, а женщины просто вешались ему на шею. Денег у него всегда было полно — он держал хороший гараж, поэтому к его прирожденному нахальству прибавлялось нахальство чистогана. Но нахальство еще можно стерпеть; я не любил Торелло по другой причине — он всегда говорил и делал совсем не то, что было нужно. Он был безнадежно вывихнутый, никогда не мог попасть в нужную колею, вечно раздражал и оскорблял других. Стали бы вы слушать певца, который перевирает каждую ноту? Нет, вы бы даже приплатили ему, лишь бы он молчал. И вот точно так действовал на меня Торелло. Все нервы, бывало, из меня вытянет. Хоть у меня и хороший характер и я готов со всеми ладить, но с ним поладить мне никак не удавалось, и поэтому я его всячески избегал. Но в этот праздник Феррагосто я не стал от него прятаться и плохо сделал.
Первую глупость Торелло сказал, как только я сел в его машину:
— Будь мне благодарен, что я пригласил тебя, да… А то бы пришлось тебе праздники проводить на Вилле Боргезе.
«Ну, — думаю, — начинается». Но я не обмолвился ни словом, потому что у него не только такта, но и ума не хватало и он все равно ничего бы не понял. Мы поехали к воротам Аурелиа.
У Торелло был автомобиль с внесерийным кузовом, зеленый и низкий. Он им ужасно гордился. Еще в черте города, сразу как только мы миновали собор Святого Петра, он поехал с бешеной скоростью — девяносто, сто, сто десять, сто двадцать километров. Я ему говорю: