Римские рассказы
Шрифт:
— Разве вы не знаете, синьорина, что целоваться в общественных местах запрещено? — говорю я ей строго, как полагается полицейскому агенту. Такая воспитанная барышня, стыдитесь… Целоваться в парке, в темноте, как проститутка какая-нибудь…
Синьорина хотела возразить, но он остановил ее жестом и, повернувшись ко мне, говорит нахально:
— Ах, я оштрафован?.. А ну, покажите удостоверения.
— Какие удостоверения?
— Документы, которые доказывают, что вы действительно агенты.
У меня
— Довольно болтать… Вы оштрафованы и должны платить…
— Да чего там платить, — заговорил он уверенно, как адвокат, и было заметно, что он действительно не боится. — Агенты с такими рожами? Этот в куртке и ты в таких ботинках… Вы меня за дурака принимаете, что ли?
При упоминании о моих ботинках, которые, действительно, были такие рваные и стоптанные, что не могли принадлежать агенту, мной овладело настоящее бешенство. Я вытащил из плаща пистолет, ткнул ему в живот и говорю:
— Ладно, мы не агенты… но все равно, вытаскивай денежки, и без шума…
До этого времени Лоруссо стоял рядом со мной, не произнося ни слова и разинув рот, как дурак, каким он в самом деле и был. Но увидев, что я бросил ломать комедию, он тоже встрепенулся.
— Понял? — сказал он, суя юноше под нос свой гаечный ключ. Выкладывай монету, не то как дам по башке!
Это вмешательство разозлило меня больше, чем нахальное обращение молодого человека. Девушка, увидя ключ, вскрикнула, но я сказал ей вежливо, — я умею быть вежливым, когда захочу:
— Синьорина, не слушайте его — он дурак… Не бойтесь, вам никакого зла не сделают… Отойдите вон в тот угол, не мешайте нам… А ты убери эту железку. — Потом я обратился к мужчине: — Ну, живо, раскошеливайся!
Надо сказать, что этот юноша, хоть рожа у него и была препротивная, не трусил и даже в тот момент, когда я ткнул ему пистолет в брюхо, не выказал страха. Он полез в карман и вытащил бумажник.
— Вот бумажник, — говорит.
Кладя его себе в карман, я убедился на ощупь, что денег в нем немного.
— Теперь давай часы.
Он снял с руки часы и протянул мне:
— Вот часы.
Часы были металлические, недорогие.
— Теперь, — говорю, — отдай вечную ручку.
Он вынул ручку.
— Вот ручка.
Ручка была хорошая: американская, с закрытым пером и капилляром.
Теперь с него нечего было больше взять. Нечего, за исключением этих чудесных новых ботинок, которые мне с самого начала понравились. Он говорит насмешливо:
— Еще что-нибудь хотите?
А я решительно:
— Да. Снимай ботинки!
На этот раз он запротестовал:
— Нет, ботинки не отдам.
Тут уж я не мог удержаться. С первой же минуты меня так и подмывало заехать в эту толстую, противную рожу; хотелось посмотреть, какое это произведет впечатление и на меня и на него. Я говорю:
— А ну, снимай ботинки… Не валяй дурака. — И свободной рукой легонько стукнул его по физиономии. Он побагровел, потом побледнел и, вижу: вот-вот на меня бросится. Но, к счастью, девушка закричала ему из своего угла:
— Джино, Джино, отдай им все, что они хотят!
Он до крови закусил губу, пристально поглядел мне в глаза и сказал:
— Хорошо же.
И опустил голову. Потом наклонился и принялся расшнуровывать ботинки. Он стащил их один за другим и, прежде чем отдать мне, оглядел с сожалением: они, видно, и ему нравились.
Босиком он был совсем маленький, даже ниже Лоруссо, и я понял, почему он купил себе ботинки на такой толстой подошве.
Тут-то и произошло недоразумение… Он, стоя в носках, спросил:
— Чего ты теперь хочешь? Может, рубашку снять?
Я с ботинками в руке собирался ответить, что с меня довольно, как вдруг что-то пощекотало мой лоб.
Это был маленький паучок, спустившийся на своей нити с потолка; я его сразу же увидел. Я поднес руку ко лбу, чтоб смахнуть его, а этот дурень Лоруссо решил, что я подаю ему знак, взмахнул ключом да как хватит сзади мужчину по голове. Удар был сильный и глухой, словно стукнули по кирпичу. Тот сразу повалился на меня, обхватывая меня, словно пьяный, а потом рухнул на землю, запрокинув лицо и закатив глаза, так что видны были одни белки. Девушка пронзительно взвизгнула и кинулась к нему, зовя его по имени, а он неподвижно лежал на земле…
Чтобы понять, каким идиотом был Лоруссо, достаточно сказать, что в этой кутерьме он снова занес свой ключ — над головой девушки, стоящей на коленях, взглядом спрашивая меня, проделать ли и с ней такую же штуку, как с ее дружком.
— Ты спятил, что ли! — заорал я. — Пошли скорей отсюда!
И мы выскочили наружу.
Когда мы добрались до аллеи, я сказал Лоруссо:
— Ну, теперь иди медленно, как будто гуляешь. Ты сегодня достаточно глупостей наделал.
Он замедлил шаг, и я на ходу рассовал ботинки по карманам плаща.
Потом обратился к Лоруссо:
— Бесполезно говорить тебе, что ты кретин… Чего это тебе взбрело в голову ударить его?
Он посмотрел на меня и отвечает:
— Ты же мне дал знак.
— Да какой там знак! Мне паук на лоб спустился.
— А я откуда мог знать? Ты мне дал знак.
В этот момент мне хотелось придушить его. Я говорю в бешенстве:
— Ты настоящий идиот… Ведь ты, наверно, убил его.
Тут он стал протестовать, словно я на него клевету взвел:
— Нет… я его стукнул обратной стороной… Там нет острого… Если бы я хотел его убить, то стукнул бы острым.