Римский орел

Скэрроу Саймон

— Извини, что спрашиваю, но зачем ты прибыл сюда?

— Зачем я прибыл сюда, командир? Разумеется, чтобы нести солдатскую службу.

— Но с чего тебе вдруг приспичило записаться в солдаты? — не унимался Макрон.

— Это связано с моим отцом, командир. Он служил императорам. Сначала Тиберию, потом Клавдию. Вплоть до своей смерти.

— И кем же он при них состоял?

Юноша не ответил, и Макрон, повернувшись, подбодрил его:

— Ну?

— Он был рабом, командир, — выдавил из себя юноша

и смущенно поджался.

Вот оно что. Макрон покачал головой.

— Правда, Тиберий даровал ему вольную. Но уже после того, как я родился.

— Тяжелый случай, — сочувственно бросил Макрон, знавший, что свобода, дарованная отцу, вовсе не делает вольными его отпрысков, рожденных в рабстве. — Но надо полагать, твой отец тебя выкупил, чтобы сделать свободным?

— Никак нет, командир. По какой-то причине Тиберий не соглашался на это. Мой отец умер менее года назад и в своем завещании упрашивал Клавдия дать мне гражданство. Тот согласился, но с условием, что я в этом случае поступлю на военную службу. И вот я здесь.

— Хм-м. Не больно-то хорошая сделка.

— Я так не думаю, командир. Теперь я свободен. Свобода лучше, чем рабство.

— Ты и впрямь так считаешь? — усмехнулся Макрон.

Лично он вряд ли променял бы сытую столичную жизнь на суровые армейские будни. Солдатская доля — не сахар, не говоря уже о весьма вероятной возможности получить увечье или даже погибнуть. Впрочем, поговаривают, что очень многих вольноотпущенников именно служба впоследствии превращала в весьма богатых и знаменитых людей.

— К тому же у меня все равно не было выбора, даже если бы я и хотел его сделать, — заключил с горькой ноткой Катон.

ГЛАВА 2

Когда из темноты в круг света перед зданием штаба вступили центурион в увенчанном гребнем шлеме и юнец в замызганном дорожном плаще, стража скрестила копья. Один из охранников шагнул вперед.

— Пароль?

— Еж.

— К кому? По какому делу?

— У этого малого есть депеша, адресованная легату.

— Прошу подождать, командир. Я доложу.

Караульный исчез во внутреннем дворе, оставив странную парочку под неослабным присмотром трех здоровенных верзил из отряда личной охраны легата. Макрон, ничуть не смущенный их подозрительностью, расстегнул охватывавший его лицо ремешок, снял шлем и взял под мышку, как это предписывалось при встречах с начальством. Катон сдвинул назад свой капюшон и быстрым движением пригладил волосы. Макрон приметил, что паренек заинтересованно поглядывает по сторонам, и в душе его всколыхнулось теплое чувство. Он вспомнил себя в бытность таким же зеленым юнцом, вспомнил радостное, смешанное с неясными страхами волнение, предшествовавшее вступлению в новый, совершенно неизведанный мир. Строгий, суровый, так не похожий на мир его детства.

Ожидание затягивалось, и Катон принялся отжимать плащ.

— Ты это прекрати! — строго сказал Макрон. — Нечего тут лужи разводить, это непорядок. Потом обсушишься!

Катон поднял глаза и, похоже, собрался что-то сказать, но, заметив неодобрительные взгляды охранников, опустил руки.

— Прошу прощения, — пробормотал он.

— Послушай, малый, — промолвил Макрон добродушно. — Никто не упрекнет солдата в том, что у него какой-нибудь непорядок с амуницией, ежели это случилось не по его собственному небрежению и он ничего поделать не может. Но чего ему не простят, так это пустой суеты. Легионеру дергаться не пристало. Это армия, приятель. Верно, ребята?

Он повернулся к караульным, и те энергично кивнули.

— Так что заруби себе на носу: никакого мандража. Терпение и спокойствие. Привыкай стоять смирно и ждать. Вот увидишь, большую часть времени солдат только этим и занят.

Караульные понимающе хмыкнули.

Послышались шаги, к портику возвращался ходивший с докладом стражник.

— Прошу пройти со мной, командир. Вместе с мальчишкой.

— Легат примет нас?

— Не могу знать, командир. Мне приказано сопроводить вас к старшему трибуну.

Внутренний двор штабного здания был обнесен галереей. Дождевая вода, стекавшая с черепичной кровли, неслась, бурля, по дренажным канавам. Вскоре стражник ввел своих спутников в просторный зал с альковом, скрытым от взоров пурпурным занавесом, — там находился алтарь легиона. По обе стороны от него с обнаженными мечами в руках стояли двое легионеров.

Стражник повернул налево, остановился перед закрытой дверью и дважды постучал.

— Войдите, — донесся изнутри недовольный скрипучий голос.

Страж распахнул дверь, и Макрон шагнул через порог, поманив паренька за собой. Помещение напоминало пенал, оно было узким и длинным, а в глубине его стоял заваленный свитками стол, за которым сидел полный, но весьма представительный человек. Макрон знал его: это был Авл Вителлий, римский богач и прожигатель жизни, решивший, что служба в прославленном легионе позволит ему обрести политический вес. Он шевельнулся.

— Где эта депеша?

Голос трибуна был низким, нетерпеливым.

Макрон, подтянувшись, пошел к столу, Катон предпочел остаться возле жаровни. От нее ощутимо тянуло теплом, и лицо паренька озарилось легкой довольной улыбкой.

Вителлий повертел в пальцах письмо, ощупал печать.

— Ты знаешь, что там?

— Юноша говорит, что…

— Не тебя спрашивают, центурион. Ну?

— Я полагаю, там приватное письмо императора Клавдия, сэр, — ответил Катон.

Слово «приватное» не ускользнуло от внимания трибуна, и он устремил на паренька ледяной взгляд.