Ринальдо Ринальдини, атаман разбойников

Вульпиус Христиан Август

У подъемного моста он еще раз посмотрел вниз, в долину, погруженную уже полностью в вечерние сумерки.

— Было время, я загонял моих коз, когда вечерние сумерки опускались на долины, в наш небольшой дом. Тогда я радовался, бывал весел. Теперь я смотрю на долины из гордых замков, и пелена вечерних сумерек окутывает мою душу печалью.

Он пошел в замок, в свою одинокую комнату. Там уже был накрыт стол, и вскорости Маргализа принесла ужин.

Он выпил бутылку вина и позвонил, чтобы принесли вторую. Маргализа принесла ему вторую бутылку.

— Ты должна выпить со мной, — сказал он. — И останься со мной. Мне так одиноко, я удручен…

— Вот закончу свою работу и приду к вам. Но вы должны будете мне что-нибудь спеть. Вы поете такие прекрасные песни. Несколько я уже у вас выучила: о девушке-рыбачке и о печальном рыцаре в скалистой долине… Через час я вернусь к вам.

Она

ушла. Через час вернулась. Села со своим вязаньем на диван, а Ринальдо, наигрывая на гитаре, ходил взад-вперед по комнате.

— А что, — спросила непринужденно Маргализа, — графиня вам писала? Мой брат полагает, что она вот-вот приедет. Вы ведь ее ждете?

— Нет. Принадлежат деревни вокруг замка графине?

— Две. Деревня, что у лесочка, и та, справа, у большого пруда.

— А поблизости есть монастыри?

— В часе ходьбы отсюда есть женский монастырь ордена Святой Клары; а в двух часах — монастырь капуцинов. В женском монастыре привратницей моя сестра.

— Ты же навещаешь ее время от времени?

— Обычно три раза в год, по большим праздникам. Мне бы понравилось там, в монастыре. Ведь бедной девушке обычно не остается ничего другого, как идти в монастырь, если она не выходит замуж.

— Ты-то, уж конечно, выйдешь.

Они замолчали.

Потом Маргализа сказала:

— Что вы наигрываете? Спойте же. Вы мне обещали.

Он подсел к ней, заиграл и запел известную ей балладу:

Пронзительный ветер протяжно гудел, На башнях флажки он со скрипом вертел. Дрожали, качались верхушки В пустынном лесу потрясенных дерев, И волны врывались в дома, озверев, И елей ломались макушки. Свод неба затянут был пасмурной мглой, И молнией высь озарялась порой, И гром под землей отзывался; В пустынное поле поток притекал, Кряж горный, как стадо овец, трепетал, К которому волк приближался. И, молний сиянием весь озарен И слушая ветра пронзительный стон, Наездник скакал что есть мочи. Вот-вот упадет его загнанный конь, Но в замке зажегся приветный огонь — Защита от яростной ночи. Смотритель любезный подходит к вратам, Наездника он провожает к дверям, Коня истомленного холит. А в замке уж кто-то постель разостлал, Смотритель же гостю покой показал — Пусть там почивать он изволит. Но только лишь рыцарь остался один, Едва лишь коснулся пуховых перин — Чу, кто-то стучит ему в стену, Звон слышен оконный и скрежет дверной… Гость штору отдернул — и зрит пред собой Зловещую, жуткую сцену. Вот шестеро парами входят тремя, Все в черном, прошли, каблуками гремя, И каждый с зажженной свечою, А следом скелеты, и тоже их шесть, — Все вместе за стол собираются сесть, Увенчанный чашей большою. И слуги, их ровно двенадцать числом, Светильники вносят торжественно в дом, Двум дамам нарядно одетым Места за столом предлагают занять, Два рыцаря с ними, а следом опять Чредою скелет за скелетом. Расселись и пир начинают они: В светильниках вспыхнули ярко огни И кубки в руках засверкали. Знак подали дамы — и вот за столом Возник виночерпий с жемчужным вином В

хрустальном высоком бокале. Потом виночерпий хрустальный бокал Стремглав со стола с возлияньями взял И ставит пред гостем на ложе. И рыцарь пригубить собрался — но вдруг Хор страшных стенаний раздался вокруг — И сразу отпрянул он в дрожи. «Пей, рыцарь, жемчужное это питье, Пей, рыцарь, погибель и небытие, Огонь на огонь помножая. Мы все его пили — и смертью взяты, В застолии нашем воссядешь и ты, И ужас и боль забывая». И гости кричали: «Смелее, до дна!», И дамы шептали: «Отведай вина, Чтоб счастье в душе воцарилось, Тут с нами твой тесть и покойный твой брат…» В сей миг пробудился он, счастлив и рад, Что все это впрямь не случилось.

— Я и правда очень рада, — сказала Маргализа, — что все это было только сном. Нет! Не пойте таких страшных песен, когда наступает ночь. Я и без того всего боюсь…

— Тогда я спою тебе песенку, — улыбнулся Ринальдо.

— Так пойте!

Ринальдо подумал минуту-другую, взял несколько аккордов и запел:

Маргализа, милая, Ты одна желанна мне.

— Вы сами сочинили эту песенку? — спросила его Маргализа.

— Я сочиняю во время пения.

— Ага! А знаете ли вы, что говорится в песне, которую вы тоже часто поете? Там вот что говорится:

Если в верности клянутся, Вымыслам не предаются. Те, что бойко сочиняют, Часто девам изменяют.

Ринальдо засмеялся, отложил гитару, обнял и расцеловал Маргализу.

— Этим я хочу сказать правду: я тебя люблю!

Она вздохнула:

— Но долго ли будете любить?

Они услышали чьи-то шаги. Маргализа вскочила и села на стул. Ринальдо взял гитару и стал ее настраивать. В комнату вошел смотритель.

— Я хотел вас спросить, нет ли у вас поручений к господину Никанору?

Ринальдо написал несколько строк, в которых повторил просьбы своего последнего письма. Маргализа, которая тем временем вышла вместе с братом из комнаты, вернулась, когда Ринальдо позвонил. Он вручил ей письмо и попросил потом прийти к нему.

— Брат сегодня ночью пойдет сам с гонцом к старому господину. Когда он уйдет, я приду.

Она ушла, а Ринальдо, который уже не мог обойтись без ее общества, ждал ее возвращения с огромным нетерпением.

В полночь Ринальдо подошел к окну и посмотрел вниз, в долину. Луна освещала окрестности. Ринальдо обнаружил у подножия горы повозку, запряженную несколькими лошадьми, и увидел, как несколько человек поднимались по горе к замку. Когда же они стали спускаться, то несли каждый по небольшому бочонку. Они еще раз поднялись в замок и вышли из него, так же нагруженные.

Смотритель шел с ними и вел за собой с горы коня, на которого в долине сел.

Бочонки погрузили на повозку, и процессия двинулась по долине вправо. Сопровождающие повозку были вооружены.

Сразу же после того в комнату вошла Маргализа.

— Твой брат уехал? — спросил Ринальдо.

— Да, уехал.

— А что было в бочонках, которые снесли вниз?

— Я не знаю.

— Ты не искренна!

— Потому что я искренна, я и говорю, что я не знаю. Брат не рассказывает нам о своих делах. Такие бочонки увозят отсюда довольно часто. Я не знаю, ни откуда они берутся, ни что в них. Они очень тяжелые. Я едва могу оторвать от земли самый маленький бочонок.

— Странно!

— Да! В нашем замке происходят, пожалуй, довольно странные вещи. Брат ведет себя очень таинственно, и мы, женщины, не узнаем ничего о его тайнах.

— Значит, у него есть тайны?

— Так я думаю!

— Я не любопытен, но эти бочонки меня все-таки интересуют.

— Меня они уже давно интересуют. Особенно потому, что я не знаю, откуда они. Я не вижу, как их приносят в замок, а они все-таки здесь и их увозят.

Ринальдо откинулся на канапе. Маргализа подсела к нему и стала играть его локонами.