Рипсимиянки
Шрифт:
Мания открыла ворота монастыря и добрым голосом обратилась к путнику:
– Кем бы ты ни был – добр ты к нам или зол, просим войти, приняв в дар нашу доброту и любовь к тебе, странствующий. Раздели с нами постную пищу сегодня и останься в стенах нашего дома. Всё, что есть у нас, – теперь твоё. Сам Бог привёл тебя к Святому Павлу. С тобой Бог. Входи же.
Странник отозвался. Голос его звучал тонко, словно дрожащая струна арфы.
ГЛАВА 2. РИПСИМИЯ
Рипсимия была хороша собой, казалось, что чудесней девушки в мире не сыскать: на её коже, цвета морской пены, проступал румянец, становясь более розовым от яркого солнечного света и
От мучительного и долгого похода кожаные ленты сандалий больно впивались в нежные ступни Рипсимии. В руках дева держала свёрток из грубого полотна. В нём была кое-какая еда: пара злаковых лепёшек, гарум в глиняной бутылке, немного моркови, чеснок, огурцы, небольшие сосуды с красным вином и оливковым маслом, совсем маленький мешочек со специями. А под ними скрывалось золото.
– Не прогоняйте меня – мне некуда идти, не прогоняйте, я совсем одна. На меня устроили охоту, словно на дикого кабана. Здесь, – Рипсимия показала на свёрток, – всё, что у меня есть. Есть золото, много золота и драгоценных украшений, подаренных отцом. Заберите всё, только прошу – дайте мне остаться.
В глазах Рипсимии жажда жизни сменилась страхом. Девушка сильно испугалась, и, видимо, ей казалось, что никто не может прийти к ней на помощь, никто не пытается понять, от чего же она бежит и куда.
– Зайди, прошу тебя, о дева! Ты наверняка не расслышала! – растерянно молвила Мания. – Я не прогоняю тебя! Успокойся и входи же скорее.
Рипсимия быстро и осторожно огляделась по сторонам. Мания улыбнулась и жестом показала, что здесь ей нечего бояться. За воротами совершенно другая жизнь – без похоти и разврата, без осуждения и упрёков. Там, в Риме, царил хаос, в котором умного съедал хитрый и коварный, невинных девушек поставляли грязным и жестоким легионерам, требующим ублажать их целую ночь без права на отдых; где власть золотых монет, жажда хлеба и зрелищ господствовала над простотой, человечностью и порядком. В Риме только «истина – в вине, здоровье – в воде», а стрелы Амура пронзают любвеобильные сердца императоров по нескольку раз за день.
Рипсимия происходила из знатного рода. Её отец добился должности консула, мать же была личным лекарем префекта. Девочка росла единственным ребёнком в семье, а значит, с детства всё внимание уделялось ей. Когда она только родилась и её, совсем беззащитную, положили на сердце матери, стало ясно: в будущем из неё вырастет красавица, что грацией и ликом погубит не только мужчин, но и саму себя.
Рипсимия ни в чём не нуждалась, но выросла она доброй, заботливой, милосердной девушкой.
– Настанет день, дочь, и ты станешь женой императора! – сначала шутил, а потом строго твердил отец. – О такой жене, как ты, можно только мечтать. В Риме и за его пределами толпы женщин, но они все безлики и скучны. Красивы лицом, а в голове – северный ветер. Что их занимает? Вино и платья? Они лишь украшение спален магистров, не более. То ли дело ты, жизнь моя, – удивительная, единственная, мудрая… Мудрости твоей хватит построить библиотек по всему Каиру, а тепла – чтобы обогреть замёрзшие моря.
– Отец, ты же знаешь, что я не могу и не хочу отдаваться кому-либо без любви и уважения! Власть и статус мне не утешение. Что мне делать с императором? Вести дебаты об очередном захвате земель? Или поддерживать его желание уничтожить бедных рабов? Или смириться с тем, что в нашем ложе будет ночевать та, которую привели ему с улицы? Нет, отец, увы, не могу я так поступить с собой. Тело я отмою от бессовестности и неправды, а что же с душой, подскажешь?
– А душа, дочь! – это демагогия. Ты где о ней читала, дорогая моя, в книгах? Вот там и место ей: в трактатах философов и пустословов, в мифах, но не сейчас, не здесь, не в это время. Понимаешь, любовь моя, великие дела нужно совершать, а не обдумывать их бесконечно. Ты можешь хоть целую вечность взвешивать, хорошо иль плохо быть супругой великого римлянина, можешь днями напролёт рассуждать о душе своей и предназначении… а пока думаешь – уже кто-то другой получает всё, чего ты достойна. Нельзя зевать, дорогая, – счастье твоё из-под носа увести могут.
– Дорогой отец, из всех мужей, которые приходили просить моей руки, – ни к одному не лежит сердце, понимаешь? Не могу я преступить через себя, не могу делить дни и ночи с нелюбимым! Даже мама говорила…
– Твоя мать, как и ты, выросла на глупых мифах, что она может тебе говорить? – громом в ясном небе разразился голос отца. – Нас никто с ней не спрашивал, хотим мы этого союза или нет, нас, ещё совсем юных, просто бросили в объятья друг другу! Не смей говорить, что ты не можешь переступить через себя, ты что, на убийство идёшь или в бой? Не смей говорить о любви! – разъярённо кричал отец. – Ты знаешь, что первую половину года нашей совместной жизни твоя мать не выносила меня на дух? Она просила отдельную спальню, уклонялась от поцелуя, не позволяла даже прикоснуться к ней! – в суровом голосе консула промелькнула нота досады.
– Но сейчас же мама любит тебя, и если бы не любила, меня бы попросту не было на этом свете!
– Она любила своё образование, своё ремесло, но никак не меня! Конец дебатов, любовь моя.
Отец ушёл, а вместе с ним – надежда Рипсимии быть услышанной, понятой отцом. Самый родной её человек не просто показал свою спину, а по-настоящему предал. Отец Рипсимии был мягок и снисходителен к ней, но довольно твёрд и упрям в беседах с императором. По долгу службы временами ему приходилось усыплять доброту, становясь жестоким и серьёзным даже с женщинами. Он часто и долго отсутствовал дома, супруга с дочерью безмерно тосковали по нему. Но в тот час для Рипсимии он был несносным тираном!
– Я не сдамся без боя! – упрямилась она. – Другая жизнь уготована мне судьбой, отец! Не примешь ты моё право – примут другие!
Горячая кровь девушки бунтовала и кипела. Везувий её мыслей разливался лавой по венам, проникая в сердце. Там уже давно зрела идея: бросить всё, пуститься по свету в поисках своей судьбы – правдивой, не навязанной обществом, предками. Рипсимии надоело быть статуэткой, которую приходят смотреть с надеждой купить, – все проявляют гнусное желание отхватить роскошный экземпляр. То и дело во дворе её дома снуют либо молодые и глупые сыновья римских патрициев, либо их престарелые отцы. И все как один обещают бросить к ногам богатства мира, трофеи, дворцы… но что есть мыльный пузырь, когда внутри него пусто? Нет противней мужчины, который может предложить только золото. И ничего кроме золота.
В минуты грусти и безысходности девушка часто вспоминала свою кормилицу – тёплую и до слёз родную. Рипсимия никогда не знала имени той, что своим молоком выкормила её. Молоко у матери Рипсимии – Агапии – пропало сразу же после родов, ибо она часто плакала и засыпала под шум оружия – её мужа, как неизменного консула и невероятно состоятельного человека, пытались очернить приходящие к власти императоры. Кто-то однажды подставил его, подбросив в карман мантии кольцо, украденное у императора. Прокуратор в последний момент спас консула от казни, представив римскому правителю ряд доказательств… Но доверие его уже было не вернуть.