Риск эгоистического свойства
Шрифт:
Отца она увидела спустя долгие годы.
И мать тоже.
А с Лидой встретилась полгода назад, и не по своей, а по ее, весьма меркантильной, инициативе.
Катерина стояла у распахнутого окна, смотрела на шумно хлопочущую над своими «важными» делами детвору на маленькой детской площадке внутри дворика.
Что это вдруг прорвались воспоминания? Эти картинки из детства она себе запрещала. Разрешалось вспоминать только Тима и все, что вошло в ее жизнь вместе с ним. И ничего более!
Ну, устала, понятно, да еще неприятность с затоплением – этакий «подарочек»
По квартире через распахнутые окна-двери свободно гулял июльский ветер-сквознячок, щедро приправленный металлическим привкусом выхлопа машин, от которого в центре Москвы не спасало наличие маленького уединенного дворика перед окнами.
Кондиционеры с необходимостью срочного высушивания помещения не справлялись, пришлось прибегнуть к простым и, соответственно, непопулярным радикальным средствам, а именно: подвергнуть все пространство банальному сквозняку, насыщенному июльской жарой запредельного градуса, распахнув настежь все открывающиеся вертикали, вплоть до входных дверей, благо при повышенной охраняемости подъезда опасаться проникновения посторонних не приходилось.
А ей нравилось – успокаивал ветерок, свободно гуляющий по межквартирному пространству, шурша занавесками и страницами медицинского журнала, брошенного на столешницу.
«Соскучилась по Тиму, совсем соскучилась. Сильно, – подумала Катерина, давая определение своему состоянию, – может, поэтому и впадаю в воспоминания. Сейчас бы рассказать ему, за кого меня принял мужик. Посмеялись бы над всеми моими „фи“, обсудили бы. Господи, Тимка, где тебя носит родина с ее заданиями?! И как я соскучилась, ты бы знал!!»
Маленькая Катька, за пару дней начавшая взрослеть и совсем повзрослевшая от предательства, когда поняла, папа не заберет ее уже никогда, уяснила, что главная задача – быть как можно незаметнее. Полностью исполнять установленный порядок и ни с какими своими делами, просьбами, трудностями, проблемами не обращаться к бабушке.
По большому, гамбургскому, счету Ксению Петровну не интересовало, как живет и что делает внучка. Главное и первостепенное, чтобы внучка секунда в секунду следовала распорядку дня, хорошо училась, занималась самодисциплиной и приучалась к жесткому порядку.
Все!
Подъем, завтрак, школа, возвращение из школы по часам, обед, выполнение домашнего задания, прогулка, уборка помещения, отведенное время на чтение русской классической литературы, умывание, отбой.
Никаких телевизоров, кукол-игрушек, подруг-друзей, иных развлечений. Раз в неделю проверка дневника, поставив Катьку по стойке «смирно» перед собой.
За четверки прогулка сокращалась на час, заменяясь дополнительными занятиями по предмету и чтением классики.
Катька сжималась от ужаса, представляя, какие последуют репрессивные меры, если в дневнике обнаружится тройка или замечание о плохом поведении.
Но таковых, слава богу, не имелось, а вскорости ее стараниями и четверки исчезли со страниц дневника.
Всю ее одежду и обувь бабушка покупала сама, ни разу не
Можно себе представить, как выглядел ребенок, одеваемый такой бабушкой!
Конечно, без всяких сомнений, среди сверстников она была девочка-изгой, уродина, нелюдимая одиночка, презираемая отличница, чучело.
У нее никогда не было подруг-друзей, даже просто хорошо относившихся к ней ребят. Нигде – ни в школе, ни во дворе. Положенные по расписанию два часа вечерней прогулки Катька просиживала на скамейке с книжкой, естественно, классической русской литературы, предписанной к прочтению – шаг влево, шаг вправо – хо-хо…
Ее не трогали, не задевали и не подходили к ней ребята со двора, до такой степени она была сера и незаметна. Даже хулиганы, имевшиеся во дворе и окрестностях, – а как же без них-то – не снисходили общением или «наездами» до Катерины, сидевшей смирной мышью на скамейке с книжицей на коленках, иногда в окружении местных бабулек.
И произрос бы из этого дитя либо какой-нибудь убогий овощ, удобренный уверенностью в своей «кругом ужасной виноватости», с подавленной окончательно в зародыше волей и характером, либо бунтарь, страдающий пьянством, наркотой и всеми возможными идиотизмами подросткового протеста, если бы не вошел в ее жизнь Тимофей.
Нет, не вошел. Правильнее сказать – она его втащила своими детскими ручками.
Стояло лето. Катерина прожила с бабушкой год.
Летом распорядок дня менялся в связи с окончанием учебы, наполняя школьные часы занятий чтением «правильной» литературы, посещением музеев с обязательным устным отчетом об увиденной экспозиции и предъявлением входного билета на оную, все остальное изменению распорядка дня не подлежало.
В музеи, кстати, девятилетняя Катерина ходила сама, придумав одну-единственную во всех посещаемых заведениях отговорку для кассирш и билетерш на входе:
– Бабушка ушла вперед, а я догоняю!
Выдавать всегда с энтузиазмом и улыбкой!
Срабатывало без сбоев! Да и кто бы заподозрил, что девятилетний ребенок, находясь в трезвом уме и при памяти, по собственной инициативе в одиночку станет посещать пыльные музеи, да еще во время летних каникул. Вот вы знаете такого ребенка? Вот и билетерши не знали.
Благо жили они в самом центре, и до любого музея можно было если не дойти пешком, то добраться на троллейбусе или автобусе, не спускаясь в метро, что Катерине категорически запрещалось.
Дальние музеи, усадьбы типа «Коломенского», «Царицына» и далее по списку достопримечательностей столицы, бабушка включила в распорядок летнего дня с четырнадцати Катькиных лет.
Но оказалось, что штудирование классической литературы часами и музеи не единственное изменение в летней жизни Катерины. Как-то Ксения Петровна, призвав внучку по правилам проводимых ими бесед «встань передо мной, как лист перед травой», проще говоря навытяжку по стойке «смирно», огласила: