Рискованное приключение
Шрифт:
Макс усмехнулся, глядя на меня, и согласился:
— Да.
Потом он продолжил, глядя мне за спину с отсутствующим выражением:
— Она разозлилась, хотя ей всегда было наплевать на это место. Но она знала, сколько оно стоит.
Я сжала губы, чтобы перестать спрашивать.
Но Максу и не требовались мои вопросы. Он снова посмотрел на меня:
— Она бы продала землю, папа знал это. Он даже написал об этом в завещании, объясняя свою волю. Так что он отдал ее мне.
— Он поставил условие, чтобы ты ее не продавал?
Макс покачал
— Просто знал, что я никогда этого не сделаю. — Его глаза снова устремились мне за спину. — И я никогда не продам.
— Я бы тоже не продала, — прошептала я и прикусила губу, напоминая себе, что пора прекратить разговоры, в основном потому, что Макс смотрел на меня, и его лицо смягчилось, но взгляд стал настойчивым, что отозвалось глубоко во мне приятным, теплым, счастливым образом.
— Она принадлежит моей семье с тысяча восемьсот девяносто второго года, — сказал он.
Я распахнула глаза:
— Правда?
— Да, Герцогиня, — усмехнулся он.
Я открыла рот, чтобы заговорить и положить конец нашей откровенной беседе, от которой я получала слишком много удовольствия, а я знала, что не должна позволять себе этого. Но тут мы оба услышали:
— Макс!
Макс убрал руку с моей талии, но вторая рука на моей шее скользнула вокруг моих плеч, и он встал рядом со мной, глядя на тропу.
— Привет, Коттон, — сказал Макс.
Коттон был похож на Санта-Клауса. Густые седые волосы, пушистая белая борода, немного длинноватая, и большое славное пузо. Но он не носил красный костюм. Он носил джинсы, огромную куртку и теплые сапоги.
— Приветствую, — сказал Коттон, глядя на меня. Он был в десяти футах от нас, но я видела, что нос и щеки у него красные, как у Санты.
— Здравствуйте.
— Коттон, это... — начал Макс, но Коттон его перебил.
— Да, я знаю. Нина.
— Что... — начала я, но Макс сжал мои плечи.
— Труди — внучка Коттона, — объяснил Макс.
— Ох, — пробормотала я.
— Маленький городок, — заметил Коттон, подходя ближе, — много разговоров. Привыкнете.
— О... — медленно сказала я, — ...кей.
Я не была уверена, что пробуду здесь достаточно долго, чтобы привыкнуть, но решила не сообщать об этом Коттону.
— Дайте мне вашу камеру, я сфотографирую вас вдвоем, — кивнул Коттон на мой фотоаппарат.
Я напряглась. Наше с Максом фото на его утесе? Не думаю. В основном потому, что сама мысль о том, чтобы иметь фото с Максом вместе на этом прекрасном утесе, заставила меня захотеть этого так сильно, что я могла почувствовать на вкус, и я знала, что это неправильно, неправильно, неправильно.
— Эм-м... Все в порядке, я уже сделала несколько фотографий.
— Герцогиня... — сказал Макс, но Коттон его перебил.
— Дай мне камеру, девочка.
— Все нормально, правда, — сказала я.
— Нина, это Джимми Коттон, — вполголоса сообщил мне Макс. Я застыла на месте и вылупила глаза.
Когда ко мне вернулась способность говорить, я прошептала:
— Кроме шуток?
— Да, кроме
Я уставилась на Санту.
Джимми Коттон, великий американский фотограф. Я была на трех его выставках: одна в Смитсоновском институте, одна в Музее Виктории и Альберта и одна в Метрополитен. Он был национальным достоянием, а перед его картинами преклонялись все, включая меня. Я каждый год покупала его календари, а один из плакатов, купленных в Смитсоновском институте, вставила в рамку и повесила дома в коридоре.
А еще он был затворником, никогда не появлялся на выставках, не давал интервью, успешно избегая мира, который его боготворил. Я никогда не видела его фотографий, даже когда он был молод. Я знала, что он живет в горах Колорадо — на большинстве его фотографий были горы, — но я и понятия не имела, что он живет именно здесь.
— Я... Мне... так приятно познакомиться с вами, — забормотала я, чувствуя себя глупой и застенчивой одновременно. — Я видела ваши выставки в Смитсоновском институте и одну в музее Виктории и Альберта и...
— V&A? — спросил он, прищурившись.
— Да. Она была впечатляющей. Она была... поразительной.
— У меня дома есть некоторые фото, что показывали в V&A. Я пороюсь в сарае, заверну одну и принесу к Максу.
Я почувствовала, как у меня отпала челюсть, но ничего не могла с собой поделать.
Макс засмеялся и сжал мою руку:
— Дай ему камеру, милая.
На автомате я подняла руку с камерой. Джимми Коттон подошел, взял мою дурацкую маленькую цифровую камеру в свою талантливую руку и сделал несколько шагов назад. Я была настолько ошарашена тем, что Джимми Коттон держал мою камеру, что даже не сопротивлялась, когда Макс повернул меня так, что я прижалась к его боку, одной рукой обнял меня за талию, а другой за плечи. Моя щека легла на его плечо.
— Улыбнитесь, — сказал Джимми Коттон — сам Джимми Коттон! — держа мою камеру, и я счастливо улыбнулась, оттого что не кто иной, как сам Джимми Коттон фотографирует меня (не говоря уже о том, как приятно было находиться в объятиях Макса).
— Хорошее будет фото, — произнес Джимми Коттон, повозившись с моей камерой, прежде чем подойти и вручить ее мне.
Я взяла ее, думая, что могу умереть на месте и сделаю это счастливой, потому что Джимми Коттон только что меня сфотографировал. Хотя это значило бы, что у меня не будет возможности распечатать эту фотографию и герметично упаковать.
— Слыхал про Додда? — спросил Коттон Макса. Макс продолжал обнимать меня за плечи одной рукой, касаясь пальцами моей шеи, но вторую руку опустил.
— Да.
— Проснувшись сегодня, я подумал, что солнце светит ярче, — проворчал Коттон, и я тихо хихикнула от удивления.
— Он был козлом, — поведал мне Коттон.
— Начинаю понимать, — ответила я.
— Утром Мик приезжал ко мне. Повезло, что Нина еще не привыкла к смене часовых поясов и сказала ему, что не спала и была со мной в постели, когда все произошло.