Рисса
Шрифт:
Очнулась Рисса ночью, когда над городом висели звезды. Долго не могла припомнить, что с ней произошло, но постепенно память вернулась. Рисса вспомнила выстрел и поняла, что она у людей. Очень ломило голову, и хотелось пить. Принюхалась, стараясь разобраться в запахах. Все они были тревожными. Рисса поднялась. И ее сразу испугал совсем близкий звякающий звук. Постояла. Снова двинулась — опять звякнуло. Снова замерла. Ведь она не знала цепей! В конце концов решила, что это не опасно. Осторожно вышла из будки. Вокруг было тихо, только отдаленный незнакомый шум ночного города напоминал ей, что это необычная ночь. Что она не у себя дома, в лесу, и что сейчас нельзя пойти в соседний овраг
Было так же тихо. Человеческое жилье молчаливой горой стояло рядом. Рисса знала, что это обманчивая тишина. Там люди. Живые и сильные. Она решила уйти. Рванулась в сторону от человеческого дома, но цепь звякнула и остановила Риссу. Стало ясно, что просто так не освободиться. Сначала в порыве отчаяния она пыталась грызть железную цепь, рвалась прочь, надеясь, что цепь отпустит ее. Риссу тошнило. Всю ночь она провела в тревожной дремоте. Есть не хотелось. Она обреченно ждала утра, словно утром должно было произойти что-то самое страшное.
Но утром ничего не произошло. Несколько раз люди проходили мимо ее убежища, где она лежала, ощетинившись, приготовившись к последнему бою. Один из сыновей хозяина, младший, подошел ближе других — Рисса зашипела, и он ушел. Она видела, как он поставил на землю миску, и тут же почувствовала приятный запах еды. Но не шелохнулась. Люди куда-то ушли и вернулись под вечер. Прошли несколько раз мимо Риссы и скрылись в своем жилище. Она все лежала, ощетинившаяся, настороженная, в ожидании беды. Перед рассветом решилась подойти к тому, что оставил около нее человек. Понюхала. Слюна заливала ей рот, горло. Очень хотелось есть. Но от еды пахло человеком и железом, так же как и от капкана, в который чуть не угодила Рисса, и от ловушки, в которую она попалась. И все-таки пахло не совсем так. Потому что в ловушках было сырое мясо или живой зверек. А здесь стояла вареная пища. Но осторожная Рисса голодной вернулась в будку, так и не тронув еды.
До утра она пыталась дремать, но запах пищи раздражал ее, не давая уснуть. Когда она все-таки засыпала, ей снилась еда. Утром люди снова ушли. Весь следующий день она так же не выходила из будки, с опаской косилась на еду, шипела, когда невдалеке проходили люди. Поздно ночью, почти под утро, не выдержала и торопливо, озираясь, вылизала все.
Теперь Рисса не сжималась в жесткий ощетинившийся комок. Она была настороже, но уже наблюдала через входное отверстие будки за всем, что происходило во дворе. Ее внимание привлекла крупная, как тетерев, птица с ярким оперением. Важно ходила она по двору, склевывала что-то в земле, гордо подняв голову, наблюдала за будкой, где лежала Рисса.
Петух напоминал Риссе старого Карла. И Карл, и этот петух держались очень гордо, но во всей позе Карла чувствовался ум птицы, а в гордой позе петуха была видна надменная его глупость. Очень уж не похож он был на лесных жителей, которых она помнила. Зелено-желтое переливчатое оперение сверкало на весеннем солнце, ярко-алый гребешок, венчающий голову, как бы подчеркивал его избранность среди остального, тусклого, животного мира.
Первое желание Риссы было поймать эту самоуверенную птицу. Но рысь смутно понимала, что она в неволе и не может, как в лесу, охотиться на петуха или на другое животное здесь, во дворе. С рассветом петух взлетал на забор и пел. Сначала это беспокоило Риссу, потом она постепенно привыкла к его резкому крику.
Вечером к будке пришел хозяин дома, тот, кто стрелял в Риссу. Он говорил спокойным голосом, обращаясь к ней, принес в миске еду. Как только Рисса увидела его, она вспомнила и Большого Уга, убегавшего по окровавленному снегу, и долгое эхо выстрелов в лесу, и свой ужас перед тем роковым выстрелом, который принес ей неволю. Ее трясло от ненависти и страха. Забившись в будку, она злобно шипела, приоткрыв зубастую пасть и приготовив переднюю лапу для удара. И он не решился подойти ближе. Когда он ушел, рысь еще долго не могла успокоиться. Но еду ночью съела, потому что была голодна и уже знала, что пищу, которая в миске, можно есть.
Больше хозяин не подходил к будке. Проходя мимо, он иногда ворчал, говорил что-то недоброе в ее адрес — это она понимала по тону.
По утрам еду теперь постоянно приносил младший сын хозяина. Рисса стала привыкать к его запаху, почти перестала его бояться. Когда он приносил пищу, рысь уже не шипела, не щетинилась. Молча наблюдала за ним. Однако съедала свою порцию только ночью, как прежде. Часто она просыпалась перед рассветом с чувством беспокойства. Ее тянуло на охоту. Иногда спросонья ей казалось, что достаточно выйти из этого деревянного логова, как она окажется в лесу, около родного ручья, где была такая холодная и вкусная вода. И где не было опасных запахов человека. Но стоило высунуть голову из будки — и надежды исчезали вместе с остатками сна.
Двор был небольшой, огороженный деревянным забором, от которого хорошо пахло сосновым лесом. В углу двора — Рисса давно это чувствовала — жили какие-то звери. Она их не видела, но запахи и звуки, идущие оттуда, ей — лесному хищнику — говорили достаточно много. По ночам во дворе появлялись мыши. Но не полевые, каких иногда ловила Рисса, а другие, очень похожие на полевых. Они были и меньше, и пахли немного деревом, немного человеком и еще незнакомыми запахами. Рысь уже освоилась и охотно поймала бы такого зверька. Но мыши были осторожны, будку обходили далеко, а цепь надежно ограничивала свободу Риссы. Днем на дворе бывало беспокойно, люди чаще стали появляться в середине дня, и у Риссы незаметно изменился образ жизни: днем она не могла спокойно спать и в основном высыпалась ночью. Но и ела ночью, потому что выходить при свете из будки не решалась.
По нескольку раз в день приходил младший сын хозяина. Приносил еду, в которой было много вкусного мяса. Просто приходил, садился неподалеку, но за пределами длины цепи.
Он, может быть, подошел бы ближе, но отец ему не разрешал. И еду подавать Риссе отец велел так, чтобы подвигать ее палкой. Мальчик говорил, обращаясь к рыси, добрым спокойным голосом. Рисса не шипела, она слушала его, и ей уже нравилось, что он приходит. Потому что с ним были связаны приятные впечатления от вкусной пищи, и еще она начинала чувствовать, что от этого человека не надо ждать беды. В эти минуты вспоминала она и того бородатого, который дважды спас ее, и уже смутно, но все-таки всплывала в ее памяти маленькая дочь лесника, которая в далекое доброе время детства дала ей имя Рисса.
Память и человека, и животных порой позволяет связывать, казалось бы, не связанные ничем события и эпизоды жизни. Когда приятные воспоминания выстраиваются в памяти, ставя в один ряд совершенно разные события, то внезапно можно понять то, что было прежде загадкой. Так и у Риссы. В ее памяти встали в ряд люди, делавшие ей добро. И она почувствовала к сыну хозяина расположение и неожиданное доверие. Посидев немного, он уходил. Но рысь уже ждала этих встреч. Настороженный, недоверчивый, одинокий зверь все-таки испытывает необходимость в общении и, пожалуй, в привязанности к другому — к своему детенышу или даже к человеку.