Рисунки Виктора Кармазова
Шрифт:
Защитник в суде у него оказался грамотный. Сделал упор на то, что не надо, мол, было человека провоцировать, мол, это кассир виноват, что сумку без присмотра оставил, а у парня — молодого, в жизни еще неустроенного, рука сама к сумке потянулась, машинально. В итоге дали Дмитрию Лаврушину два года. Нефиг деньги тырить, расхищать, так сказать, социалистическую собственность.
Как-то так получилось, что после суда над Лаврушиным на работу Виктор поехал вместе заместителем начальника инкассации Вячеславом Лисавиным, на «Волге», за рулем которой был Джон Большой.
Начальство Виктор не то чтобы недолюбливал, просто хорошо понимал, что и начальнику инкассации, и его
Вячеслав Лисавин был нормальный мужик, да и всего-то года на три старше Виктора. Он и в футбол играл — родное отделение инкассации — против соседнего, из Бескудниково, и вообще при случае не чурался с коллегами по опасной профессии тяпнуть дозочку, да потравить анекдоты. В начальство он выбился совсем недавно, и все благодаря окончанию заочного отделения финансового техникума. Про этот техникум разговор особый. Если же говорить о Лисавине или о Пане Зюзе — так называли его за глаза, то должность заместителя начальника на пользу ему не пошла. Спиваться начал человек. И причин тому было множество, но и об этих причинах — чуть позже. Сначала — немного подробнее о Лисавине.
Это могло показаться смешным, если бы не было так грустно. За свою сравнительно недолгую работу в инкассации Виктору довелось дважды наблюдать, что творились с Паном Зюзей по утрам. Его колотило так, что в цирк не ходи. Самостоятельно налить в стакан водки для опохмелки он был не в состоянии — до такой степени тряслись руки. Чтобы справиться с проблемой Лисавин вызывал в кабинет персональных водителей, например, Джона Большого и просил его налить. После чего брал стакан двумя руками, долго от него отворачивался, морщился, фыркал, матерился, упрекая своего «спасителя» в том, что он его спаивает, но в итоге выпивал, занюхивал собственной ладонью, и через пару минут, вроде бы, становился адекватным человеком.
Вообще-то при устройстве в инкассацию первым вопросом, задаваемым потенциальному работнику, было: «Часто ли вы пьете?» Вопрос, конечно, глупейший — кто ж признается! Непременными условиями для инкассатора были московская прописка и факт службы в армии. Когда Виктор утраивался работать, Лисавин при нем позвонил в военкомат, узнал телефон заставы, на которой он служил, дозвонился до нее и уточнил у начальника заставы, достоин ли пришедший к нему молодой человек работать инкассатором. Виктор на заставе хоть и слыл «пролетчиком», но все-таки не до такой степени, чтобы начальник подкинул ему подлянку, поэтому своего бывшего подчиненного похвалил, за что сержант запаса вспоминал старшего лейтенанта добрым словом.
А вот о теперешнем своем начальстве он не хотел говорить ни плохого, ни хорошего. Михалыч рассказывал, что и начальник, и его зам при случае «перешагнут» через любого инкассатора, водителя, да и через друг друга тоже. И поверить в это было несложно — текучесть кадров в отделении банка была, можно сказать, «стремительной».
Казалось бы, профессия редкая, серьезная, опасная, если уж пришел работать инкассатором, так надолго. Ан нет — бывало, устроился человек работать, только-только с коллегами перезнакомился, а уже через месяц либо сам ушел, либо уволили. Не все так просто было в «инкассаторском королевстве».
Михалыч как-то признался, что вот уже несколько лет держится на блатном тушинском маршруте вовсе не за какие-то там профессиональные качества, а лишь потому, что ежемесячно в день зарплаты отстегивает начальнику денежку, кроме того еще и дефицит Лисавину достает. Дефицит — ладно, но как давать взятку начальству за то, чтобы работать, да еще и по большому счету, рискуя своей жизнью, Виктор по молодости лет понять не мог. Да и не хотел.
Сам-то он от чаевых, даваемых на точках, не отказывался. Попробуй откажись — не поймут ни те, кто дает, ни твои напарники. Напарники не просто не поймут, а в грубой форме пошлют куда подальше. Но вот чтобы самому зайти в кабинет начальника и сунуть в лапу деньги — нет. Возможно, «нет» — только до поры до времени, Виктор об этом как-то не задумывался. Он хотел стать известным художником — со всеми вытекающими. И тут в руках у него появились чудесные страницы…
Михалыч на работу не вышел. Опять заболел. Вместо него Виктору дали в старшие Эмерсона. На самом деле имя его было Эриксон, а прозвище дали за фанатизм к тяжелому року и вообще к музыке. Интересный Эмерсон был человек: носил волосы до плеч и очки, как у Джона Леннона; дома имел огромную коллекцию «родных» дисков, цена за некоторые достигала половины зарплаты; музыкальную аппаратуру держал дорогущую, самую современную и постоянно ее обновлял, благодаря неизменному приработку в виде спекуляции теми же дисками, а также записями музыки на магнитофонные ленты — очень доходный был бизнес.
Спекулянтом Эмерсон, по всей видимости, родился. Не стесняясь, впаривал клиентам все — начиная от цветных эротических слайдов и заканчивая женским нижним бельем. Виктор одно время работал с ним на утреннем маршруте. Каждый день Эмерсон приходил на работу с толстой сумкой через плечо, которая стремительно «худела» после походов уже в первые сберкассы. Он знал, какой товар и почем предлагать женщинам и пользовался у них огромной популярностью. Двумя словами — спекулянтский талант.
А еще он любил подинамить. Виктор, тоже поклонник рока, принципиально у него ничего не покупал. Но, напарника, вместе с которым в течение каждого маршрута рисковал жизнью, периодически просил принести послушать какую-нибудь запись — на пару дней. Вернувшись из армии, Виктор купил неплохой по тем временам магнитофон «Маяк-203», а найти нормальную музыкальную запись было проблематично, к тому же репертуар многих зарубежных групп Виктор просто не знал, вот и обращался к напарнику. И тот ни разу не отказал ему в просьбе, но его отзывчивость была своеобразной.
Первые два-три дня после обещания принести катушку с записью какой-нибудь группы Эмерсон на вопрос: «Принес?» хлопал себя по лбу и сокрушался, что, мол, забыл, но завтра — обязательно! В один из дней он говорил: «Да принес, но понимаешь, сегодня отдать тебе не могу…» Был даже такой случай, когда он катушку с записью принес и отдал, но тут же, пока Виктор не успел убрать ее в свою сумку, забрал обратно, сославшись, что вспомнил нечто важное. Понятно было, что он пытается таким образом раскрутить напарника на деньги, но Виктор принципиально «тупил», и в конце концов Эмерсон сдавался и на пару дней, но не на больше, отдавал-таки ему послушать катушку с нормальной музыкой. Случалось, что за это время Виктору удавалось понравившуюся группу переписать на новую ленту у знакомого меломана — бесплатно…
Приехав в банк после суда, Виктор неторопливо подобрал сумки, получил оружие и необходимые документы и пошел в красный уголок, где инкассаторы и водители, ожидавшие выезда на маршрут, играли в домино. С удивлением обнаружил, что Эмерсон уже там, более того — забивает козла в паре с Гаврилычем.
Гаврилыч в домино был общепризнанным авторитетом. Бывало, пока еще у всех игроков на руках оставалось по две-три фишки, уверенно заявлял: мол, ты ставишь такую-то, ты дуплишься, а я вот эту, у вас ни у кого нет, и я заканчиваю; бывало, к концу партии наверняка знал, сколько очков запишет соперникам — такой доминошный опыт был у человека!