Рисунок шрамами

Шолох Юлия

Некромант выдохнул сквозь стиснутые зубы, и его пару раз сильно тряхнуло. Какой-то припадок, далеко не первый, судя по силе, вернее, по отсутствию силы выдоха.

– Уходи, – проговорил он, отдышавшись. Хрип и натуга, как злой стук в чугунные ворота. Ресницы затрепетали, когда он силился приоткрыть глаза – и не смог. Не знаю, каким образом некроманту удалось понять, что кто-то пришёл. Ну да, наверное, звук шагов, хотя казалось, я ступаю беззвучно.

Знает ли он, кто именно посетил его сиротскую обитель? Имеет ли личность

посетителя какое-нибудь значение?

Я наклонилась. Отсюда, сверху, видок был ещё тот - как на ладони – гроза мусора и трупов, валяющийся в грязи. Справедливость восторжествовала – палач оказался в роли мученика, как в древних сказаниях, радуйся, Лили!

И – уходи?

Я молча подошла, подобрала юбку и опустилась на колени возле его головы. Твёрдый, промёрзший камень, на котором распростёртое тело, почти голубое от холода. Один рукав его рубахи сбился, собрался возле локтя складками – и худое запястье, и рука перевиты жгутами - жилами и венами, на белой коже синими, как рисунок, который я нарисовала на големе.

Вдруг его глаза распахиваются – легко, широко. Тёмный шёлк, которым у нас окутывают перед погребением умерших – даже в таких деталях его облик слишком близко к смерти. Ненормально близко.

Некромант дёрнул губами и приоткрыл рот, но вместо слов оттуда вырвался очередной то ли вдох, то ли стон. Дрожь ужаса мгновенно сковала моё тело крепкими обручами. Взрослый мужчина, который не может даже крикнуть от боли – разве это не испугает кого угодно?

И так-то они заботятся о своём некроманте? О маге, который должен остановить цветение мёртвого леса? Взяли да бросили его тут, умирать в полном одиночестве на ледяном полу заброшенного подвала?

Любое живое существо заслуживает сострадания. Любое!

– Чем я могу помочь?

– Уходи.

– Что я могу сделать? Пожалуйста, скажи…

– Ни… ничего.

– Принести лекарства? Кого-нибудь позвать? Говори.

Он вцепился пальцами в камень, так натужно, что вены обрисовались, будто были нитками, намотанными на кожу, и закричал.

Даже своего голема, бездушную кучу песка, я жалела, даже к нему прикасалась с нежностью. А тут брошенное, никому не нужное живое существо, которое умирает, и умирает в муках. В одиночестве. В отчаянии.

Жалость это - или нечто другое, прикрытое жалостью, пусть. Я не могу вот так взять и бросить его.

Ладонь легла на его лоб. Ледяной. Кожа влажная, как будто трогаешь мрамор, облитый водой. Бешено бьётся пульс – гораздо сильнее, чем можно было бы подумать, найдя кого-то в таком плачевном состоянии.

Глаза – как серый поминальный шёлк - фокусируются на моём лице и расширяются. Казалось, снова будет кричать, но некромант вдруг расслабился.

– Холодно, - почти удивлённо выдохнул он.

Чем я могу помочь существу, с которым происходит нечто непонятное, недоступное с высоты моего жизненного опыта? Возможно, он видит мир мёртвых? Возможно,

ходит там, по пепелищу, где мне не бывать, и знает то, что мне недоступно? Может, существование по эту сторону иссушивает его в такие моменты, травит, как яд? Хотя наверняка тут ещё примешан этот вездесущий запах спор, рассеиваемых мёртвым лесом. Вот такая, кстати, странная игра слов – живой лес – и притом мёртвый.

Некрогеры, что с них взять. Бросили гордость своего народа мучиться в одиночестве.

Чем я могу ему помочь?

Разве что толикой душевного тепла...

Он вдруг осел у меня под рукой, осел на камень - голова опустилась, плечи расслабились, руки безвольно улеглись там, где только что царапали камень. Я думала – перестал сопротивляться, смирился с моим соседством, с тем, что я не уйду… но он просто потерял сознание.

Вначале меня накрыло волной ужаса – мёртв. Умер, сдох, как собака, у которой нет хозяина, как никому не нужный, старый, шелудивый пёс. Но под рукой бился пульс, а грудь под холщовой рубахой поднялась от дыхания, и ужас постепенно сменился облегчением.

Я прикоснулась к его груди – пальцы неприятно кольнуло грубой тканью. Стоит мне надеть что-нибудь подобное, как кожа быстро покроется красными потёртостями, но то я, изнеженная чужачка, не ведающая лишений, которые делают некрогеров сильными. А то он – который может умереть – и никому не будет до этого никакого дела, ведь некромант пытался стать сильнее. На этом пути только два конца – или умрёт или поднимется вдвое сильней прежнего.

Мне, хабирше, не понять.

Но зато совершено понятно другое – нельзя без вреда здоровью валяться столько времени на стылом камне, даже существу, так близко ведающему смерть. А может, особенно ему.

Я поднялась и огляделась. Круг станей и големов всё так же окружал нас, так же покачивался и скрипел, но теперь вовсе не казался угрожающим. Куда опасней холод камней под ногами, даже сквозь плотную ткань платья леденящий.

Итак – рабочий стол некроманта. Света маловато, так что первым делом найдем, чем зажечь свечи. Вот этими спичками.

Три свечи из пяти в подсвечнике, залитом воском так сильно, что основание с трудом можно обхватить рукой.

Так… бумаги, книги, мешочки с непонятными ингредиентами, внутрь даже заглядывать не стану. Конечно, тут нет ничего подходящего.

Значит… сердце замирает в ожидании. Конечно, когда я шла к столу, уже знала, что найти тёплое одеяло и подушку можно только в комнате, где некромант спит.

Ладно. Стани и големы стоят, как ни в чём не бывало, Ас-асс втиснулся в толпу и теперь его можно узнать только благодаря броским цветам – в остальном просто рабочий инструмент, один из массы.

Короткий коридор занавешен искусственными цветами, которые царапаются, стоит их только задеть. И запах… кажется, этот вездесущий запах излучают именно они – такие же навязчивые и дешёвые.