Ритмы улиц
Шрифт:
Золотцева кивнула, чувствуя, как малыш в животе начинает двигаться и давит на нее изнутри. Ей до безумия хотелось вытолкнуть его из себя, но она помнила слова врача — нельзя. Поэтому она только глубоко дышала и кусала губы, сдерживая стоны боли.
Врач еще некоторое время объяснял ей, как правильно дышать, лежать и что от нее потребуется, когда, наконец, ей дадут добро на потуги. Все инструкции девушка слушала с гримасой боли и просто молилась о том, чтобы это всё поскорее закончилось. Еще очень сильно хотелось, чтобы Данчук был рядом — просто чтобы было на кого наорать за то, что он обрек её на такие мучения.
В какой-то момент от боли Маша не выдержала и закричала. Она плакала, болезненно стонала, то и дело срываясь на крик, когда врач, наконец, разрешил ей тужиться. Девушке казалось, что её просто разрывает пополам, как в каком-то фильме о «Чужом». Она держалась за поручни на кресле так, что пальцы побелели, и с криком выталкивала из себя малыша.
— Умница, Машенька, ты все делаешь правильно, — подбадривала девушку акушер, склонившись над ней, — Я уже вижу головку. Очень хорошо. Давай еще немного.
Но Мари, вспотевшая и почти без сил покачала головой:
— Не могу. Устала.
— Маша, — над дочерью склонилась её мать, с силой сжимая ее ладонь и убирая со лба прилипшую прядь, — Напрягись немного.
— Мама, я больше не могу, — хныкала девушка, качая головой.
Женщине было невыносимо наблюдать за страданиями своего ребенка. Но она знала, что внуку — или внучке — сейчас приходится не менее трудно. И подсказать ему там, изнутри, как правильно двигаться, было некому. Поэтому женщина ласково погладила дочь по щеке и твердо сказала:
— Доченька, ты сможешь. Всё хорошо, осталось чуть-чуть.
Но это не помогло — Маша всё никак не могла снова выдавить из себя потугу, повторяя лишь одно:
— Нет. Очень больно.
— Мари! — не выдержав, рявкнула ее мама, заставив перестать стенать и посмотреть на нее, — Соберись! Ты сильная — сильнее, чем любой из тех, кого я знаю. И намного сильнее, чем была я в свое время. Ты решила оставить этого ребенка, выдержала девять месяцев беременности практические без поддержки родителей — и что, сдашься сейчас? Нет, ты сейчас напряжешься, сделаешь один, последний рывок — и подаришь этому миру еще одного, такого же сильного, как ты, человека. Поняла меня? — Мари кивнула, закусив губу, — Умница. А теперь — тужься, девочка!
И она послушалась. Набрав в грудь побольше воздуха, девушка стиснула зубы — и с криком вытолкнула из себя то, что давило на стенки таза последние шесть часов. Тяжело дыша, Маша откинулась на спинку кресла — и через пару секунд услышала громкий, требовательный крик.
Человек родился.
Кажется, у нас становилось доброй традицией собираться раз в год на работе у Олега. Почти год назад мы ждали, пока родится Сабина, теперь же нервничал я. В палату к Маше меня не пустили — да я и не особо рвался, понимая, что помощи от меня в вопросе деторождения никакой. Поэтому я мог лишь сидеть на не самом удобном стуле и, стиснув руки в кулаки, просто ждать.
Рядом со мной сидела Карина. Она, едва услышав о том, что Мари рожает, тут же бросила все свои дела и примчалась в больницу. И теперь она мягко сжимала мое плечо, тоже слегка нервничая. Видимо, переживала за Золотцеву. За год, что прошел с нашего знакомства, они стали настоящими подругами.
Как и с Настей Набоковой. Которая, к слову, тоже сидела рядом — её огненно-рыжие волосы, как всегда, были в творческом беспорядке, а фиолетовых и красных прядей стало заметно больше. Она, в отличие от всех нас, залипала в телефон, с бешеной скоростью выкладывая посты во всех возможных социальных сетях. Медийный человек, одним словом, что с нее взять.
Остальная команда — опять с шариками, игрушками и шоколадом — разбрелась по всему приемному покою, негромко переговариваясь. Близнецы пытались шутить, но их постоянно одергивала невысокая уборщица, поскольку снижать громкость парни так и не научились. В другое время я бы их одернул, потому что они реально раздражали, но в этот раз мне было вот вообще не до них.
— Эй, ну вы тут как? — к нам вышел Олег, в белом халате и с какой-то папкой в руках.
Мы все, как один, ринулись к нему. Впереди планеты всей, разумеется, летел я.
— Ты у нее был?!
Олег вздохнул, взглядом говоря, что мы — чокнутые — и сообщил:
— Нет, потому что я не акушер. Но я встретил врача Мари. Она говорит, что всё идет, как надо — раскрытие почти полное, так что скоро начнется основное действо.
— Братишка, я понимаю, что для тебя всё — театр, а люди в нем актеры, но пожалей Андрея — он итак синий, — подала голос Карина, — Не говори так о его любимой женщине.
— Всё в порядке с твоей любимой женщиной, — хмыкнул Олег и, хлопнув меня по плечу, ушел.
— Посмотрите на него! — фыркнул Демид, — Забыл уже, как сам тут сидел и чуть ли не в штаны откладывал от страха. Индюк.
— Не надо так о нем, — сдвинула брови Малышкина, — Он просто пытается придать уверенности Андрею. Паникой тут все равно ничего не решить.
— Да мы тут в принципе ничего не решаем, — подал голос Денис.
— Я вас не держу, — как-то устало выдохнул я, присаживаясь на стул, — Вы можете спокойно ехать по своим делам.
— Нет уж, брат, — со мной рядом опустился Мухин, ободряюще улыбнувшись, — Мари нам всем, как сестра. Так что это наше дело самое важное. И мы все должны быть именно здесь.
Благодарно улыбнувшись, я приготовился к долгому ожиданию. Машинально схватив один из шариков, я вертел его в руках и думал. Прошло пять месяцев с того момента, как я узнал о существовании своего ребенка. И все эти часы — до момента вылупления — я думал лишь об одном. А именно — стану ли я хорошим отцом? У меня перед глазами всегда был отличный пример родителя, но что-то мне подсказывает, что если бы папа узнал о моих похождениях — по голове бы не погладил.
Я вел себя просто ужасно. Был эгоистом, не видел ничего дальше собственного носа, прожигал жизнь в свое удовольствие. Брал, не желая ничего отдавать взамен. И все, о чем я мог думать — как все исправить, и сделать так, чтобы мой ребенок мной гордился.