Ритуал
Шрифт:
На край кровати было накинуто забрызганное старой кровью платье, а сверху лежал маленький венок из цветов.
64
Люк сидел на полу своей комнаты, голый, и смотрел на дверь. Было еще рано. За окном, из-за облаков пробивались яркие, стального цвета лучи солнца. Дождь перестал.
Люк успокоил мечущиеся в голове мысли. Этот шумный гомон мешал осознать появившееся у него преимущество. Вместо этого он попытался понять свое новое положение в мире, который целиком превратился для него в место смятения и страха.
Старуха. Она явилась ему во сне, пока он спал
Он широко ухмыльнулся.
Прошлой ночью старуха очень разозлила молодежь. Она отказалась вызывать то существо из черного леса. Не подчинилась Локи. Отказалась вызвать демона, Бога, чтобы тот забрал его с креста. И теперь она хотела, чтобы он либо убежал, либо избавился от молодежи в ее доме. Он не был уверен, что именно, но у него были веские причины сделать и то, и другое.
От мысли, что он сможет жить гораздо дольше, чем пару часов, у него перехватило дыхание. Он даже потерял равновесие, и ему пришлось упереться одной рукой в грязный пол.
Ситуация резко изменилась, и, осознав это, он даже содрогнулся. Словно электрический ток пробежал под кожей. Веки дрогнули, мышцы напряглись. Он почувствовал себя легким как гелий, и быстрым как заяц.
Он не мог припомнить, когда у него были подобные ощущения. Как будто на земле уже не было такого места, куда бы не мог добраться его разум, и куда б не могли донести его ноги. Он был сильным. И свободным.
Ему казалось, что до сего момента он и не просыпался никогда по-настоящему. Голый, грязный, израненный, и уставший жить от мига к мигу. И тут он понял, что сдался уже давно. Он плыл по течению. Сбитый с толку. Инертный. Бесполезный. Его прежнее «я» было хрупким и иллюзорным, его старый мир — серым. В критические моменты он колебался, испытывал неуверенность в себе. Деморализованный, он зачах уже давно, и навсегда. Он понял это. Осознание пришло сразу и очень быстро. Вся его жизнь до сего момента была нелепой и абсурдной.
Но теперь он хотел жить.
Если он проживет еще несколько минут, каждый миг его жизни будет наполнен ликованием. Каждое произнесенное слово будет иметь значение. Каждый съеденный кусок и сделанный глоток будет даром. Его спасение и станет настоящей жизнью.
Он улыбнулся сам себе. Он не собирался сдаваться. Он снова вспомнил тех, кого любил, кого не хотел больше разочаровывать, тех, ради кого хотел жить. Память вернулась к нему, только сильнее и яснее, чем когда-либо. Перед ним возник образ его собаки. Маленькое доверчивое существо смотрело на него, моргая белоснежными ресницами, из прохода его мрачной крошечной кухни. Он улыбался и беззвучно плакал одновременно.
Он снова для себя что-то значил. Наблюдать за приближением собственного конца, испытывая постоянный страх, было для него невыносимо. У него были руки и ноги, которыми он мог двигать. Чувства, благодаря которым он переживал чудо своего существования, каждый его миг. Он тихо рассмеялся сквозь слезы.
Эта троица думала, что сможет отнять у него жизнь. Он вспомнил про ружье и кинжалы. Это же подростки. Дети. Наверное, их даже не посадят, в силу возраста. Сможет ли он причинить им вред, если дело дойдет до этого? Внезапный укол совести вызвал у него стон. Но для совести было не то время и не то место.
Он встал, подошел к окну комнаты,
Это просто был мир, в котором одни превалировали над другими. Бескомпромиссная эра. Чужие настойчивые желания разъедали его и подавляли, так было всегда. По воле тех, кто мучил его всю жизнь, он пришел за расплатой сюда, в мир, созданный ущербными для ущербных, в великую эпоху патологии. Если он переживет это утро, он поклялся, что всю свою жизнь посвятит борьбе.
Больше он не сможет ни на кого полагаться. Это был мир, где каждый за себя. Не он сделал его таким. Он сопротивлялся, но устал быть жертвой. — Жертва, — прошептал он это слово. — Жертва. Произнести его было все равно, что лизнуть батарею. Он стал жертвой самого себя. И с него довольно. Он умрет здесь, если не уничтожит их всех. Теперь он жил настоящим, и знал, что это значит.
Сможет ли он убить? — спросил он себя. Внутри все перевернулось. Узнает ли себя после этого? Это не какой-нибудь там фильм ужасов. Ему действительно придется вонзить нож в человеческую плоть.
Его затрясло. Может, он должен просто бежать, прятаться, бежать, прятаться, и надеяться?
Нет. Они бросятся за ним в погоню.
Люк посмотрел на потолок. Он должен посыпать солью обиталище этих тварей. Ему придется отправиться в красное, жаркое, безумное место внутри себя. Место, в котором он обитал, когда напал на пассажира в метро, когда сбил бедного Дома с ног. Ему нужно найти место внутри себя, где можно бить, крушить, ломать. Показывать средний палец водителям, не притормаживающим перед пешеходами на перекрестках. До зубного скрежета ненавидеть социопатов, с которыми приходится работать. Жалкая ярость, уничтожившая его имущество и мебель, обернувшаяся против хамства и грубости в общественных местах, всегда кипела внутри него, готовая вырваться наружу. Нужно нажать на газ. Прямо сейчас. От этого зависит его жизнь. И он должен оставаться внутри этого жаркого красного обиталища инстинктов и ярости, пока либо он, либо они не будут мертвы.
Это немыслимо, однако другого выбора нет.
Но этого не произойдет. Он не представлял, как можно поменяться с нимиместами. Внезапно стать жестоким и непреклонным.
Люк закрыл глаза. Представил их жуткие накрашенные лица. Торжествующие, умышленно идиотские улыбки этих сильных, целеустремленны, жестоких людей. Они были недоступны его пониманию. Но почему они должны жить, а он нет? Почему?
Они заслуживали смерти. Он хотел, чтобы они умерли. Хотел, чтобы их молодая, но уже отравленная кровь пролилась, и эта мерзкая часть мира была стерта с лица земли. Кровь и почва. Да, они были правы. Рагнарок наступал быстро, но не так, как они того ожидали. Они получат свою кровь и почву.
Люк прикрыл наготу маленьким грязным платьем. Оно пахло ржавчиной. Потом надел венок, как того хотела старуха.
Но если он одолеет их… Он вспомнил страшный лес, и то, что бродило в нем. Люк содрогнулся и закрыл глаза.
Подкрался к двери. Все по порядку.
— Все по порядку, мой друг, — сказал другой внутренний голос.
65
Дверь в комнату была не заперта. Открывая ее, он ожидал, что кто-нибудь с накрашенным лицом ворвется, ухмыляясь, в комнату. Или, по крайней мере, будет ждать в тени коридора. Но там никого не было.