Роб Хантер – рождение легенды (сборник)
Шрифт:
Гриша, казалось, не замечал, что происходит вокруг. То и дело кутаясь в тулуп, мальчик хныкал и потирал шмыгающий нос рукавицей.
– Ну, полно, малой, пойдём отсель, – на плечо легла тяжёлая рука, мальчик вздрогнул и посмотрел на говорившего исподлобья. – Негоже и тебе хворь какую поймать, февраль на дворе.
Бородатый, крепкого вида мужик, в ладном зипуне и сшитой из добротного бархата шапке-скуфье 10 , глядел сверху вниз, то на мальчика, то на только что возведённую могилу. Гришка огляделся, и понял, что на кладбище, кроме него и рослого незнакомца, никого не осталось. Лишь парочка ворон, пристроившись
10
Скуфья – повседневный головной убор православного духовенства.
– Ты меня не бойсь, – бородач улыбнулся.
Улыбка не внушила Гришке доверия. Он отступил, попятился, едва не встав в рыхлую землю, которой только что засыпали могилу. Мужчина ухватил мальчика за рукав:
– Ну, чего ты? Говорю же, не съем!
Гришка заорал и завалился на снег:
– Пусти!!! Мама!!!
Но незнакомец держал крепко. Он нахмурился и, дёрнув паренька за руку, поставил на ноги. Гришка покричал ещё с минуту, но уже больше для виду без слёз, и притих. Мужик присел на корточки и начал стряхивать с тулупчика снег.
– Не придёт твоя мамка. Она теперь с ангелами общается.
Впервые за время похорон, Гриша разрыдался по-настоящему. Он орал так громко, что сидящие на ветвях вороны взлетели, разразившись негодующим карканьем.
– Я ведь тоже сирота, – пояснил бородатый. – При храме рос, и тебе, стало быть, туда дорога.
Незнакомец прижал паренька к груди, и Гришке сразу стало легче. Мужчина поднялся. Успокоившийся мальчонка вцепился в пальцы своего благодетеля, и они побрели по протоптанной тропе. Так Григорий стал учеником местного звонаря.
3
Лукьян, так звали Гришкиного благодетеля, оказался не таким уж милягой, как могло показаться на первый взгляд. Он, конечно же, был добрым христианином, но во всём, что касалось порученного дела, слыл сущим дьяволом. Гриша и ещё парочка таких же мальцов-сироток ощутили на себе гнев бородатого дьяка, который умел достучаться до умов обучаемых в прямом и переносном смысле. И хотя богобоязненный Лукьян, обзывая нерадивых учеников, к сквернословию старался не прибегать, лупил при том воспитанников за любую провинность. Гришка поначалу ревел, но со временем привык к побоям и воспринимал их как должное.
На церковных харчах он окреп, да и нелёгкая работа при храме сказалась на растущем мальчишеском теле. Григорий оброс мускулами, спина распрямилась. Его плечам и осанке завидовали многие сельские парни, да и не одних парней восхищала Гришкина стать. Но о девках Гриша не помышлял, точно чувствовал, что ждёт его что-то большее. Поначалу воспитанников заставляли заниматься уборкой, чистить снег, таскать разную утварь, одним словом делать самую трудную и грязную работу. Но позже, когда Гриша подрос, его, наконец-то, допустили в ставшую для него «святая святых» – церковную колокольню.
Именно тогда-то он и познакомился с ним. Никто иной, а именно он, многотонный Бронзовый Исполин, как стал называть его сам Григорий, стал для паренька единственным и незаменимым другом.
Боже, какие это были звуки: клекот, подобный журчанью ручья, переливы с надрывами и трепетом, замирания, мгновения тишины, вовсе не казавшиеся пустотой, и снова:
«Бом! Бом! Динь! Дон! Там! Там! Там!».
Сначала от непривычки отмирали уши. Голова кружилась как от самого крепкого вина, но, несмотря на это, сердце пело, бешено трепетало, когда Бронзовый Исполин в очередной раз затевал свою
Учеников Лукьяна вскоре переманили в соседние церкви, спрос на знатоков звонарного дела был велик. Церковная верхушка не скупилась на опытных и умелых. Товарищи Гришки по несчастью уехали, кто куда, да и чего им было терять. Одно слово – сироты неприкаянные. Слышал Григорий, обжились парни в больших городах при храмах, знатно зажили, в достатке и почёте. Но завидовать – дело недоброе, зависть – грех. Так учит писание. Нашли Лукьяновы отпрыски себе новую жизнь, а Грише и здесь не плохо. Не предал он своего старого друга. Жил при нём все эти годы, при нём умереть хотел, но не тут-то было. Кто ж знал, что наступит такое.
4
Огромную подводу, запряженную четвёркой волов, пригнали уже за полдень. Сельских мужиков набралось не меньше дюжины. Они начали подходить с самого утра, кто по одному, кто парами, минуя ворота, крестились, но в храм не ступали, точно чего побаивались. Никто из местных служек, вопреки обычному, по двору не маячил. Точно жизнь сельской церкви в этот день замерла, застыла. Постепенно пришлое мужичьё сгрудилось в кучу. Видя, что всё спокойно, селяне разговорились. Правда, судачили негромко, вполголоса, не желая раньше времени беспокоить церковников. Из прихожан в этот день не было никого, хотя из щелей в заборе, то тут, то там, временами показывались косматые мальчишечьи головы. Эти создавали шума больше прочих, и их звонкие голоса слышались повсюду. Шутка ли, не каждый день такое увидишь. Кто-то влез на росшую у забора старую яблоню, но его тут же согнали. Видать, помимо мальцов, кое-кто из старших явился поглазеть на то, как будут «сымать» колокол.
Вскоре появились солдаты. Все трое вышли их гостевого домика, в наглаженных мундирах, при ружьях и встали у входа. Мужики уставились на военных с разинутыми ртами. Наконец, показался старший – унтер-офицер, эдакий голубоглазый красавчик щеголеватого вида. Он вышел во двор и осмотрелся. Солдаты тут же вытянулись, прижав к бедрам руки, а мужики, увидав это, сжались в кучку. Некоторые поспешили сдёрнуть шапки, кто-то даже глуповато раскланялся. Но унтер даже не глянул на столпившихся поодаль крестьян. Он поправил свой пышный шарф, и, придерживая висящую на боку шпагу, вальяжно спустился с крыльца. Налетевший ветерок подул, и чуть не сорвал со щёголя треуголку. Унтер придержал шляпу рукой. Один из солдат – молодой рекрут, хихикнул. Брови офицера взлетели вверх, рот сжался в полоску. Перепуганный солдатик выпятил грудь и надул от напряжения щёки. Унтер глядел на весельчака со злобой. Оба товарища по оружию (солдаты постарше) глядели на новобранца с улыбками. Офицер, заметив это, выдохнул и презрительно хмыкнул. Привычным движением он подкрутил ус, и, сменив гнев на милость, прошёл мимо.
Наконец появился отец-настоятель. Без ярких нарядов, в обычной рясе, стянутой широким поясом, он подошёл к унтеру и заговорил. Офицер, несмотря на возраст и церковный сан собеседника, не убавил бравады, но, настоятеля мало беспокоила надменность франтоватого вояки. Его тяготил сам разговор, и священник стремился поскорей положить ему конец. Вскоре унтер с настоятелем договорились, и мужики получили дозволение начать работы.
5
Через окошко кельи с верхнего яруса храма Гришка наблюдал за тем, что творилось во дворе. Он видел, как мужики, разбившись по группам, вооружившись заступами и баграми, лезли на колокольню, мастерили рычажные устройства, вязали узлы. Это продолжалось не более часа. Вскоре все замерли в ожидании, и кто-то крикнул: