Роберт Бернс
Шрифт:
И любили лорды и крестьяне Шотландию по-разному, по-своему. Одни — за огромные поместья, за охотничьи угодья, за реки, где ловилась быстрая форель, за неприступные замки, откуда они выходили в походы.
А другие, те, что своими руками выращивали на каменистой земле скудный хлеб и пасли овец на поросших вереском склонах, любили эту землю, эти снежные вершины и синие горные озера, эти вересковые холмы и бешеные водопады, как любят свою кровь и плоть.
В 1745 году шотландские лорды — якобиты — восстали против англичан. Из-за моря тайно приехал претендент на престол — «славный принц Чарли», человек робкий, слабовольный,
Пошли за своими лордами и Бернсы.
А когда англичане разбили восставших и головы приверженцев принца Чарли уже торчали на железных пиках у лондонского Темпля, лорды Маришаль бежали во Францию, а крестьяне были согнаны с земли своих отцов и обречены на полунищенское существование.
В ту пору Вильяму Бернсу — отцу поэта было двадцать четыре года. Ему, как и всей его семье, сызмала пришлось работать у помещиков. Он стал отличным садоводом и, уходя на заработки в столицу, взял с собой рекомендации, где говорилось, что он «способен служить благородным семействам». В общении с господами он перенял правильную речь и сдержанные манеры и вопреки старой шотландской пословице «чем грязнее, тем теплее» любил жить чисто и просторно.
В Эдинбурге для садовника было много работы: город строился, разбивались парки и сады при замках. Но Вильяму все эти десять лет хотелось обзавестись своей семьей, своим домом. Он уехал из столицы, поступил садовником в имение около города Эйра и, скопив немного денег, взял в аренду семь акров земли, где развел огород и выстроил дом.
Здесь, в деревушке Аллоуэй, Вильям Бернс с семьей прожил семь лет.
Тихо потрескивает огонь в очаге, жужжит прялка, Агнес поет песню, кружится снег за единственным крохотным окошком.
У стола при масляном каганце сидит Вильям Бернс и медленно пишет что-то на узких листах грубой серой бумаги. Сегодня он получил жалованье от хозяина и выгодно продал на рынке овощи. С рынка принес чаю, соли, овсяной муки, патоки и даже немного сахару для жены — она еще кормит их десятимесячного сына, а второе дитя уже в пути.
На сороковом году жизни Вильям, наконец, обрел семью, хорошую жену, здорового сынишку. У него есть все, что нужно доброму христианину, который никогда не гневил бога жалобами, а теперь особенно проникновенно благодарит его каждое утро и каждый вечер за ниспосланное счастье.
Одного ему недостает — образования.
С трудом выводит он сейчас неровные крупные буквы. Читать ему легче, и книги для него необходимы как хлеб. Каждые четыре месяца он покупает новый «Календарь земледельца», а недавно приобрел за недорогую цену толстую, сильно потрепанную книгу — «Собрание стихов и прозы, составленное Артуром Мэссоном». Многое ему непонятно, но он по нескольку раз перечитывает отрывки из Мильтона и Шекспира, где рассказывается о падших ангелах и королях, и жалеет, что никто не может объяснить ему темные места.
А по вечерам, перед сном, он сам пишет книгу.
Она называется «Наставление в вере и благочестии». Вильям пишет ее для своего первенца, Роберта, хотя тот еще и ходить не научился. Но когда-нибудь он начнет задавать отцу вопросы — Вильям записывает этот воображаемый вопрос и в меру своего разумения дает на него ответ. Он объясняет сыну, что есть Добро и Зло, а главное, что есть Долг человека. Неуклюже ворочая тяжелые, как валуны, слова, Вильям пытается отгородить ими сына от мирских радостей, от искушений, от грехов. Нельзя потворствовать плоти, нельзя идти наперекор своей судьбе, надо исполнять то, что является твоим долгом, смиренно принимать божью кару и благодарить всевышнего за хлеб, за кров, за спокойный сон.
Вильям смотрит на смуглого большеглазого мальчишку, который только что проснулся и машет крепкими кулачками. Не так-то легко будет вырастить сына смиренным и покорным воле божьей.
Время летит — Робину пошел седьмой год. Сегодня его очередь идти в школу. Гильберт, младший братишка-погодок, остался дома — на двоих только одна пара башмаков, а дни в марте холодные. Все труднее отцу прокормить семью — к двум мальчишкам прибавились две девочки, а что можно снять с семи акров скудной земли? Вильям давно подумывает о том, чтобы арендовать ферму побольше. На примете есть Маунт Олифант — семьдесят акров и дом с отдельным хлевом во дворе. Хозяин фермы — мэр города Эйра — обещал помочь Вильяму купить скот, земледельческие орудия и аренду назначил небольшую — сорок фунтов в год за первые шесть лет и сорок пять — за все последующие годы.
Но раньше чем через год переехать не удастся.
А пока что надо подумать, как учить сыновей. Теперешний учитель уходит из школы, да и плохо он учит ребят, небрежно. Говорят, в Эйре есть хорошая школа, но из Аллоуэя детям ходить далеко. Надо бы договориться, чтобы учитель из эйрской школы приходил в Аллоуэй.
Вильям Бернс ничего не любил откладывать. В первый же свободный мартовский вечер он просит знакомого хозяина эйрской таверны вызвать молодого учителя, о котором он слыхал от священника. Пусть учитель захватит тетрадь с каллиграфическими упражнениями: важно посмотреть, какой у него почерк. О том, что он отлично читает, обладает приятным голосом и знает множество псалмов, Вильям уже осведомлен.
Несмотря на неполные восемнадцать лет, Джон Мэрдок был весьма серьезным юношей. Он даже отказался от стакана эля, предложенного мистером Бернсом, и солидным баском объявил, что невоздержанность даже в таких мелочах может совратить человека с пути истинного. Мистер Бернс подтвердил, что это, безусловно, так, добавив, что получил наилучшие рекомендации касательно нравственных качеств мистера Джона Мэрдока, на что мистер Мэрдок ответил обещанием всячески употребить свои силы и знания на пользу будущим ученикам.
Разговор вышел долгий, обстоятельный. Необъяснимое чувство, которое называют взаимной симпатией, возникло между сдержанным пожилым фермером и юным семинаристом. Они не только сходились во взглядах на религию — Вильям подробно проэкзаменовал Мэрдока, причем учитель удивился его глубокому знанию Ветхого и Нового завета, — но и во взглядах на воспитание и обучение. Мэрдок совершенно был согласен, что первым делом ребенок должен овладеть Словом — великим даром природы, отличающим человека от бессловесных тварей. Он с жаром объяснил, как чтение и разбор лучших произведений гениев пера очищают душу и оттачивают мысль.