Роберт Маккаммон. Рассказы
Шрифт:
Отцу красный дом стал сниться в ночных кошмарах. Порой он просыпался в холодном поту, кричал и метался. Выпив, он разглагольствовал о покраске нашего собственного дома в ярко-синий или желтый цвет — но все мы знали, что мистер Линдквист не позволит ему этого. Нет, Верджил Сайке оказался исключением. Он был другим, и только поэтому мистер Линдквист позволил ему жить в красном доме среди сплошных серых домов. А однажды вечером, как следует выпив, отец произнес то, что явно давно вертелось у него на уме.
— Бобби, сынок, — сказал он,
— Ты с ума сошел! — не дала ему договорить мать. — Сам не понимаешь, что ты несешь!
— Заткнись! — рявкнул он. — У нас мужской разговор.
Ну, после этого началась очередная свара, и я поспешил убраться из дому. Мне захотелось побыть одному, и я отправился к церкви.
Я просидел там до часу ночи, а может, и до двух. Во всяком случае, возвращался уже в полной темноте. Аккардо-стрит затихла, ни в одном из домов свет не горел.
Но на крылечке красного дома я заметил легкую вспышку. Спичка. Кто-то сидел на крыльце и закурил сигарету.
— Привет, Бобби, — услышал я негромкий голос Верджила Сайкса с его характерным южным прононсом.
Я приостановился, недоумевая, как он мог меня разглядеть, поздоровался, затем продолжил путь к себе домой, поскольку был совершенно не в настроении с ним беседовать и вообще относился к нему как к своего рода привидению.
— Погоди, — продолжил он. Я опять остановился. — Может, зайдешь? Посидим, поболтаем?
— Не могу. Уже слишком поздно.
— О нет, слишком поздно никогда не бывает, — негромко рассмеялся он. — Заходи. Давай поговорим. Я поколебался, вспоминая свою комнату с потрескавшимся потолком. Там, в этом сером доме, храпит отец, мать, наверное, бормочет во сне… Развернувшись, я пересек улицу и поднялся на крыльцо красного дома.
— Присаживайся, Бобби, — предложил Верджил. Я устроился в кресле с ним рядом. В темноте много не разглядишь, но я чувствовал, что кресла — красного цвета. Кончик сигареты тлел ярко-оранжевым цветом, а в глазах Верджила, казалось, отражаются огоньки пламени.
Мы немного поговорили про завод. Он спросил, нравится ли мне там, я ответил, что да, нормально. О, он задавал много вопросов — что я люблю и что не люблю, как я отношусь к Грейстоун-Бэй. Спустя некоторое время я сообразил, что выложил ему всю подноготную, рассказал о том, о чем никогда в голову не пришло бы рассказывать родителям. Не знаю почему, но во время разговора G ним я чувствовал себя так удобно и комфортно, словно сидел перед теплым, надежным гудящим камином в, холодную тревожную ночь.
— Взгляни на эти звезды! — вдруг произнес Верджил. — Видел ты когда-нибудь нечто подобное?
Верни, раньше я не обращал на них внимания, — но теперь всмотрелся. Небо было полно мерцающих точек, тысячи и тысячи которых сияли над Грейстоун-Бэй как алмазы
— Знаешь, что они собой представляют? — спросил он. — Это огненные миры. О да! Они созданы из огня, и до того момента, как погаснут, горят невероятно ярко. Очень ярко горят. Понимаешь, огонь созидает — и он же разрушает, и порой это может происходить одновременно. — Он посмотрел мне в лицо. Огонек сигареты сверкал в его оранжевых глазах. — Отец твой не очень хорошо ко мне относится, верно?
— В каком-то смысле — да, — признался я. — Но в основном это из-за дома. Он терпеть не может красный цвет.
— А я жить без него не могу, — ответил он. — Это цвет огня. Мне нравится этот цвет. Это цвет обновления и энергии… и изменения. По-моему, это цвет самой жизни.
— Поэтому вы захотели перекрасить дом из серого в красный?
— Верно. Не могу жить в сером доме. И Эви не может, и дети. Видишь ли, мне кажется, что дома во многом похожи на людей, которые в них живут. Ты только оглянись кругом, посмотри на эти серые дома, и сразу почувствуешь, что у их обитателей — серые души. Может, не они сами так выбрали, а может, и они. Я говорю только о том, что каждый может сделать свой выбор — если у него достаточно мужества.
— Мистер Линдквист не позволит всем красить дома как им вздумается. Вы — другое дело, потому что вы очень хорошо работаете.
— Я так хорошо работаю, потому что живу в красном доме, — сказал Верджил. — Я не поеду ни в один город, если не смогу жить в таком. И я всегда это четко и ясно оговариваю, прежде чем вести разговор о деньгах. Видишь ли, я сделал свой выбор. Может, я никогда не стану миллионером и никогда не буду жить в роскошном особняке, но с моей точки зрения я — богач. Ибо что ещё нужно человеку, кроме возможности свободно делать свой выбор?
— Вам легко говорить.
— Бобби, — негромко продолжал Верджил. — Каждый может выбирать, в какой цвет красить стены своего дома. Не имеет значения, кто ты, насколько ты богат или беден, — ведь именно ты живешь в стенах этого дома. Некоторые хотят быть красными домами среди серых, но всё-таки позволяют кому-то другому покрасить их в серый. — Он внимательно посмотрел на меня. Сигарета погасла. Вспыхнуло маленькое пламя, и он раскурил новую. — В Грейстоун-Бэй слишком много серых домов. Среди них много старых, но есть и такие, у которых это ещё впереди.
Он говорил загадками. Как я уже сказал, в нем было что-то от привидения. Некоторое время он сидел молча, потом я встал и сказал, что мне, пожалуй, лучше идти спать, поскольку завтра очень рано вставать на работу. Он пожелал мне спокойной ночи, и отправился через улицу.
Только у себя в комнате я сообразил, что в руках Верджила, когда он прикуривал вторую сигарету, я не заметил ни спичек, ни зажигалки. Я сошел с ума — или пламя возникло прямо из его указательного пальца?
Много старых, сказал Верджил. И тех, у кого это впереди.