Роберт Маккаммон. Рассказы
Шрифт:
Джонни взглянул поверх головы бродяги на Бреннан-билдинг. Молодому человеку пришло в голову, что сегодня у него не нашлось времени по-настоящему взглянуть на Энн, вдохнуть аромат её волос, поцеловать и обнять её, как он делал многие годы (нет, считанные минуты!) назад, когда они только-только поженились. Вдруг, издав радостное гиканье, Джонни запустил дипломат в воздух. Взлетая все выше и выше, чемодан раскрылся, и все бумаги, заметки, отчеты и наброски — все это вывалилось наружу и поплыло к небесам, словно воздушные змеи тех детей, которые уверенны, что никогда — никогда — не бывает по-настоящему поздно.
— Другое дело, — произнес старик и
— Спасибо! — сказал ему Джонни. — Спасибо! Спасибо!
Он повернулся и бросился бежать по Пятой авеню, но на этот раз — в сторону дома. Внезапно его посетила одна мысль, и он вернулся к старику, сидевшему на детской красной тележке.
Джонни показал ему карандаш.
— А что мне делать с этим?
— Писать историю своей жизни, — сказал старик и стал проталкивать красный возок и себя вместе с ним сквозь лес человеческих ног.
Захохотав, Джонни Стриклэнд помчался домой и ни разу не оглянулся назад.
Перевод: Е. Лебедев
Лучшие друзья
Robert McCammon. "Best Friends", 1987.
1
Подгоняемый мерзким жалящим дождем, он торопливо пересек стоянку и вошёл в двери мемориальной больницы Марбери. Правой рукой он прижимал к себе темно-коричневый портфель, в котором лежала история жизни монстра.
Стряхнув с плаща брызги воды, он, оставляя на нефритово-зеленом линолеуме мокрые следы, направился к центральному справочному посту и сидевшей за ним медсестре. Он узнал миссис Кертис. Пожелав ему доброго утра, она выдвинула ящик и достала оттуда его бейджик.
— Дождливый денек, — отметила она, наблюдая поверх сдвинутых на кончик носа очков, как он записывается в журнал. — Много кто из врачей подзаработает на такой погоде.
— Вот уж точно. — Он уронил на страницу несколько капель и попытался вытереть их, прежде чем они впитались в бумагу.
Уверенным, остроконечным почерком он вывел: «Доктор Джек Шеннон», затем — дату и время: «16/10, 10:57 утра», а после — своё местоназначение: «8-ой этаж». Он пробежался взглядом по другим именам в списке и заметил, что общественный защитник мистер Фостер ещё не пришёл. Как же поступить: подождать в фойе или отправиться наверх в одиночку? Он решил подождать. Для спешки не было никаких причин.
— Загружены сегодня по полной? — спросила миссис Кертис. Её голос ясно давал понять, что она уже в курсе.
«Конечно в курсе», — подумал Джек.
В курсе, вероятно, был весь персонал больницы, и, естественно, миссис Кертис, торчавшая на справочном посту на протяжении тех шести лет, что он сюда ходит, не могла не знать. Газеты и телевидение раструбили об этом деле на весь белый свет.
— Нет, — сказал он. — Всего одно посещение.
— Ясно.
Ожидая продолжения, медсестра притворялась, будто смотрит на разыгравшуюся за панорамным окном непогоду. Там были серое небо и серый дождь — и складывалось впечатление, что обступавший мемориальную больницу лес тоже сменил все свои цвета на разнообразные оттенки серого. Примерно в четырёх милях к западу лежал город Бирмингем. Его укрывали мрачные облака, тайком прокравшиеся в долину и надолго там обосновавшиеся. Алабамская осень в своём худшем проявлении — до того влажная и густая, что отдается ломотой в костях. Всего три дня назад воздух сделался для обслуживающего персонала таким холодным, что пришлось отключить кондиционеры. Те оставались выключенными, и старая больница, построенная
— Ну, — произнесла наконец миссис Кертис и жилистым пальцем подтолкнула очки к переносице, — полагаю, вам доводилось видать и похуже.
Джек не ответил. Он крепко сомневался, что ему хоть раз доводилось видеть нечто худшее. Собственно, он был совершенно уверен, что не доводилось. Пожелав миссис Кертис хорошего дня, Джек прошёл в уголок ожидания, располагавшийся напротив панорамного окна и серого пейзажа за ним. Он нашел оставленную кем-то газету и, сняв мокрый плащ, устроился на стуле, намереваясь скоротать немного времени: ему не хотелось подниматься на восьмой этаж без общественного защитника.
И на первой же странице он увидел это — фотографию дома Клаузенов и статью под заголовком: «Подростка задержали за жуткое тройное убийство». Джек разглядывал фотографию, а рядом стучался в окно дождь. Обычный пригородный дом белого цвета; парадное крылечко с тремя каменными ступеньками, во дворе — аккуратно подстриженный газон и навес для автомобилей. По сути, ничего примечательного — просто один из сотен и сотен домов, натыканных в том районе города. Он походил на дом, в котором вполне могли проводиться рекламные вечеринки фирмы «Тапперуэр» где на небольшой, но содержащей все необходимое кухне выпекались торты; где каждую субботу народ собирался у домашнего телевизора для просмотра футбольных матчей; где все соседи друг друга знали и было очень приятно жить. Дом выглядел обычно и совершенно по-американски, за исключением одной особенности — решеток на окнах.
Разумеется, многие люди купили себе такие кованые решетки и поставили их на окна и двери. К сожалению, это стало частью современной цивилизации… Но эти решетки кое-чем отличались от других. Они стояли с внутренней стороны окон, а не с внешней. Казалось, они предназначались, чтобы удерживать что-то внутри, а не предохранять от вторжения извне. Кроме странного расположения решеток, дом Клаузенов не был ни особо привлекательным, ни отталкивающим. Просто был и все.
История продолжалась на второй странице, там же размещались фотографии жертв: зернистый свадебный снимок мистера и миссис Клаузен и фото маленькой девочки-четвероклассницы.
«Слава богу, здесь нет фотографий, сделанных внутри дома после убийства», — подумал Джек. Ему и так было уже весьма непросто сохранять профессиональное самообладание.
Он отложил газету в сторону. В статье не было ничего нового, а Джек мог при желании восстановить в памяти каждую деталь. Самое главное лежало у него в портфеле; остальное же, о чем ему хотелось узнать, скрывалось в голове паренька с восьмого этажа.
Джек прислушался к ритму больницы — ненавязчивый «дзинь-дон» сигнальных звонков, звучавших из системы внутренней связи и предварявших просьбы к различным докторам; тихие напряженные разговоры других людей, сидевших в уголке ожидания, — друзей и родственников пациентов; скрип медсестринской обуви по линолеуму; непрестанный лязг открывавшихся и закрывавшихся лифтовых дверей. От входа для неотложных случаев на западной стороне больницы, долетел вой сирены скорой помощи. Мимо проскрипела кресло-каталка — чернокожая медсестра толкала в сторону лифтов беременную темноволосую женщину; их путь лежал в родильное отделение на втором этаже. Два строгих доктора в белых халатах беседовали с пожилым человеком, на чьём посеревшем лице отражались горе и страдание. Все люди вошли в лифт, и цифры на табло двинулись вверх.