Робин Гуд против шерифа
Шрифт:
За ночь незначительные облака, сопутствовавшие событиям всего предыдущего дня, рассеялись. День обещал быть жарким. Даже знойный Саланка сбросил с себя серый холщовый плащ, оставшись в одной темно-малиновой испанской сорочке, купленной им некогда у одного кастильского араба. Выглядел от довольно бодро, и если бы сторонний наблюдатель не знал, что Саланке, а точнее — Салану Аллия Аджери Ибн-Рашиду, третьему сыну знатного дамасского оружейника Саххаба, исполнялось именно в этот день сорок пять лет, то он ни за что бы не поверил, что это действительно так. Впрочем, и сам Саланка, последние двадцать лет проживший среди бурных страстей, тщетно пытавшихся сломить его волю, с трудом мог вспомнить и дату своего рождения, и свой возраст.
«Ишь, нахохлился», — подумал Робин, оценив гордую осанку сарацина.
— Мы с тобой уже давно не юноши, которые сломя голову бросаются в пучину боя. Могут ведь и без головы оставить, а, Саланка?
Саланка исподлобья взглянул на друга и, ничего не отвечая, пришпорил коня.
«Сарацин есть сарацин, — подумал Робин, — горячая кровь».
— Торстведт, а что означает этот символ на твоем амулете? И у твоего сына точно такой же. Он напоминает мне меч с двумя лезвиями, но с одной рукоятью. Может быть, раскроешь его секрет?
— Тяжело открыть распахнутую дверь, — заметил Торстведт, вглядываясь в тропу, которая становилась все шире и выводила всадников на торный шлях. — Разум и воля остры, но рука их держит одна.
— Неплохо сказано, — вновь ухмыльнулся Саланка, впрочем, с некоторой недоверчивостью. — На моей родине, в Сирии, много мудрых людей и много храбрых воинов, но никому еще не удалось совместить в себе первое и второе.
— И даже великий Саладдин? — с ответной иронией в голосе спросил Торстведт.
— О! Саладдин — великий человек. Но и ему не примирить эти два острия.
— И все-таки, Саланка, ты не будешь отрицать, что Саладдин — отменный правитель, — вмешался в спор Робин.
— Но и отменный правитель не может отменить свою смерть, — продолжал Торстведт, придерживая за гриву своего черного иноходца.
— Что ты хочешь этим сказать? — даже несколько приподнялся в седле Саланка.
— Я хочу сказать, что если у бутыли отсечь дно, то эль вытечет быстрее, чем это дно приставят.
— Что на юге, что на севере — все одни и те же мудрствования. Без толку все это, — раздасадованно возразил Саланка, объезжая своих собеседников.
— Я ведь помню тебя, Робин, — не сводя взгляда со спины сарацина, продолжал Торстведт. — Тогда, у шерифа, ты и твои друзья вели себя не лучшим образом, но нет такой памяти, которая была бы сильнее вспоминающего. Я не держу на тебя зла. И все, что мне надо сейчас, — это увидеть Расти живым. А там… Будем видеть.
Это последнее «будем видеть» удивило Робина, но на протяжении всей последующей беседы ему так и не удалось выудить из скандинава ни малейшего намека.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Ничто не помешало путникам добраться к ночи до окрестностей Лестера. Затем после недолгого сна они продолжили путь — вновь по лесной дороге, и к утру уже пересекли границу графства Йоркширского. Торстведт, равно как и Робин, вот уже вторую ночь и вовсе не смыкал глаз, а именинник Саланка проспал не более часа. Сидя у небольшого костерка, норвежец, иногда приходивший в более или менее сносное расположение духа, поведал собеседникам о кое-каких занятных происшествиях, приключившихся с ним за время пиратских рейдов и экспедиций.
Правда, это было уже после того, как сердце его смягчилось воспоминаниями Робина и Саланки о совместном пребывании в плену у рабовладельцев Средиземноморья, о побеге из тюрьмы на пустынном острове Гадда и об испытанных ими невероятных приключениях на пути возвращения в Англию. Торстведт заявил даже, что не держит зла и на Саланку, который когда-то пренагло зацепил его во время пирушки у шерифа ноттингемского. Впрочем, сарацин поверил в это лишь отчасти.
Солнце уже поднималось к зениту, когда отряд приблизился к Шервудскому лесу. До встречи с шерифом Реджинальдом, назначенной на сегодня, оставалось еще несколько часов, и путники устремились прямо к хижине заросшего Лопина — туда, где отлеживался Раски. Через час после полудня они подъезжали к хижине.
Саланка, впервые за долгие годы попавший в те места, где когда-то они с Робином так весело проводили время, заметно разволновался, в глазах его зажегся настоящий охотничий блеск. Заметив это, улыбнулись и Робин, и даже по-прежнему невозмутимый Торстведт.
— Друг! Кажется мне, здесь по-прежнему можно встретить с десяток добрых молодцов, растворившихся в зеленой листве. И бедняга Малыш Джон, и преподобный Отец Тук — как будто бы они и не покидали нас никогда. Ты слышишь, старые ели все так же хитро скрипят, встречая нас? Слышишь, Робин? — обернулся Саланка к другу, привстав на стременах.
Но предводитель отряда не склонен был разделять радостное упоение своего друга. Робин за последние годы почти не покидал мест, где в каменистой земле Шервуда покоились под простыми шершавыми деревянными крестами его старые друзья, бывшие когда-то непревзойденными весельчаками, а ныне превратившиеся не то в светлых лесных духов, не то в лихих бесенят.
— Погоди, — тихонько окликнул Робин вырвавшегося несколько вперед Саланку, в то же время знаком поднятой руки приказывая всем своим спутникам остановиться.
Робин оглянулся, ожидая встретиться с укоряющим взглядом норвежца, стремившегося во что бы то ни стало скорее увидеть сына живым и невредимым. Но Торстведт, казалось, тоже что-то почувствовал и упорно разглядывал выступавшую из-за деревьев хижину. Хмурый взгляд его серых глаз стал при этом темнее ночи.
Не понимая, что вызвало заминку, оказавшийся впереди Саланка обернулся к Робину, недоуменно взирая на него. Будто во сне, не понимая, что еще происходит, а что уже произошло, сарацин увидел, как дрогнула шеренга остановившихся бок о бок, круп к крупу коней и всадников. Робин, двигаясь медленно-медленно, словно плясун-канатоходец на ноттингемской ярмарке, скатился с коня и выхватил лук. Длинный жилистый Маркус схватился за горло, пронзенное стрелой, пытаясь остановить брызнувшую во все стороны ярко-алую кровь.