Робин Гуд
Шрифт:
То ли жёлтые лица монахов, сидевших бок о бок с ним, напоминали о благостях воздержания и поста, то ли серебряное блюдо, на котором повар подал ему сочный ломоть оленины, показалось шерифу слишком знакомым, то ли повар, посмеивавшийся в лицо своему господину, показался ему непочтительным и нерадивым слугой, только шериф, несмотря на все уговоры, не притронулся к еде.
– Отпусти меня, дерзкий стрелок, – сказал шериф Робин Гуду. – Я заплачу тебе, сколько потребуешь, хотя рад был бы вздёрнуть тебя на виселицу, как вздёргивал твоих людей.
– Нет! – твёрдо ответил Робин. – Ничего нет дороже хорошего гостя. Вот если мои люди согласны за несколько золотых простить тебе все обиды, я послушаюсь их. Скателок, Билль Белоручка, Мук, Скарлет, Билль Статли и Маленький Джон! – Робин обвёл глазами своих стрелков. – Благородный шериф предлагает вам выкуп. Сколько возьмёшь ты, Скателок, за руку, которую слуги Ральфа Мурдаха отрубили твоему сыну?
Скателок не спеша отхлебнул вина, потом подмигнул фриару Туку, который сидел с ними рядом.
– Сколько взять с него? Одну или две руки?
– А сколько возьмёшь ты, Скарлет, за след от ошейника, который я снял с твоей шеи?
Стрелок ничего не ответил.
– Мук, сын мельника, – сказал Робин, – мне помнится, что твою жену затравили собаками лесничие благородного лорда шерифа. За сколько марок ты продашь память о своей жене? Сотни марок с тебя довольно? Ты видишь, шериф, мои люди молчат. Конечно, не все ещё в сборе; может быть, к утру подойдут остальные и кто-нибудь из них польстится на твоё добро, – слепой Генрих, которому ты выколол глаза, или Давид Донкастерский, тот самый, чью землю ты подарил сэру Гаю Гисборну. А сегодня придётся тебе заночевать вместе с нами в весёлом Бернисдэльском лесу.
Пёс, лежавший у ног фриара Тука, перевалился на бок и зевнул, завив колечком розовый язык.
Толстенький монах с тоской посмотрел на тающую в сизых сумерках просеку.
– Отпустите хоть нас! – всхлипнул он. – Ведь скоро ночь.
Столько заячьей трусости было в этом возгласе, что Робин Гуд рассмеялся.
– Ну ступайте, – сказал он монахам. – Вы честно исполнили поручение непорочной девы Марии, и я не хочу, чтобы слуги её дурно ославили меня в своей святой обители. Дай им лошадей, Билль Статли. А этот, – он кивнул на шерифа, – пусть попробует сегодня, как сладко спать на траве и корнях под зелёным линкольнским сукном.
Вмиг с шерифа был содран бархатный плащ и кафтан, отороченный мехом, с ног – сапоги с золотыми шпорами. Зелёный плащ линкольнского сукна накинули ему на плечи. И до утра он корчился на мёрзлой земле, измышляя страшную казнь для Робин Гуда.
– Проклятье! – стуча зубами от холода, повторял шериф. – Ты дорого мне заплатишь за эту ночь, разбойник!..
– Хорошо ли спалось тебе, благородный лорд? – приветствовал его поутру весёлый стрелок. – Не правда ли, эти дубы поют колыбельные песни?
– За все богатства Англии я не просплю здесь второй ночи! – угрюмо ответил шериф, опуская глаза под жёстким взглядом стрелка.
– Но ты будешь жить здесь со мной не месяц и не год, – сказал Робин. – Ты будешь спать под этим дубом, пока не слетит с тебя спесь, шериф. Я дарю тебе жизнь на этот раз за то, что ты был ласков с моим Маленьким Джоном.
Шериф сидел на обомшелом пне, неловко кутаясь в зелёный плащ. Растрёпанная седая борода его вздрагивала на ветру. Былинки травы и мха прилипли к морщинистой шее.
Скателок, Мук, сын мельника, фриар Тук, Билль Статли и Билль Белоручка стояли рядом. Маленький Джон сплюнул сквозь зубы и махнул рукой.
– Хорошо, – сказал Робин. – Вот мой меч, шериф. Поклянись мне на нём: не вредить ни мне, ни моим стрелкам ни на земле, ни на морском пути.
Шериф вскочил так поспешно, что плащ распахнулся, обнажив сухую белую грудь.
– Клянусь! Клянусь! Клянусь! – повторил он трижды. – Я буду верным другом тебе, Робин Гуд!
– Так беги же отсюда прочь, старик! И спеши, пока не раздумали мои молодцы.
Босую ногу продел шериф в стремя; ветер рвал с его плеч зелёный линкольнский плащ.
– Я выжгу это гнездо калёным железом!.. – скрипел сквозь зубы шериф, нахлёстывая плетью коня.
14. О ЧУДОТВОРНЫХ МОЩАХ СВЯТОГО ГУГА И ЕЩЁ КОЕ О ЧЁМ
А стрелы какие – длиною в ярд!
Оперенье – павлинье перо!
Блестящей насечкою радует глаз
Белое серебро.
Полная луна светила так ярко, что муравьи видны были на лесной тропинке. Серебряные ветви дубов бросали на траву чёрную тень, а там, где листва была реже, дымчатые столбы лучей тянулись к земле.
Возле сторожки лесничего, срубленной из толстых брёвен, остановилась невзрачная лошадёнка. Сухонький старичок неловко сполз с седла и, сильно припадая на одну ногу, проковылял к окну. Он постучал по доске, которой изнутри было закрыто окно, и к щёлке тотчас же прильнул недоверчивый глаз.
– Открой, добрый человек, – тихо сказал поздний гость. – Я совсем заплутался у вас в лесу.
Полоска красного света брызнула в щель, погасла, вспыхнула снова: хозяин сторожки вздул огонь.
– Кого ещё там принесло?
Старичок уткнулся бородкой в окно и громко закричал:
– Башмачник я, в Ноттингем еду за кожей, на ярмарку! Пусти переночевать, хозяин!
Загремел засов.
Тяжёлая дверь отворилась, и в лунном свете блеснуло лезвие ирландского ножа. Чёрный Билль, лесничий королевских лесов, встретил позднего гостя на пороге.
– Ты один? – спросил лесничий, вглядываясь в тень за спиной старика.
– Как Адам, когда ещё не было Евы, – повеселевшим голосом ответил старичок. – Впрочем, есть при мне кости святого Гуга.