Робин Уильямс. Грустный комик, который заставил мир смеяться
Шрифт:
Робин рассказывал, что через несколько месяцев он опять смотрел шоу Пара, когда Уинтерс выступал со своим легендарным монологом, где ведущий предложил ему палку (предварительно шлепнув его ею по шее), а дальше Уинтер четыре минуты только импровизировал, превращаясь то в рыбака, то в циркового дрессировщика, а затем в австрийского скрипача; палка превращалась в весло местного байдарочника, в копье в груди несчастного парламентария ООН, в клюшку для гольфа в руках у Бинга Кросби, чье фирменное пение идеально пародировал Уинтерс.
Другие телевизионные комики тоже произвели на Робина впечатление, например, Дэнни Кей – мастер миллиона, казалось бы, бессмысленных песен и миллиона придуманных иностранных акцентов. Но никто не воодушевлял его так, как Уинтерс,
В отличие от других стендап-комиков, которые выступали в одном амплуа, с одинаковыми монологами или пародиями, Уинтерс был одним из немногих, кто не играл по этим правилам. В глазах Робина он был первоклассным комиком, который мог выступать перед любой публикой, ему нужен был только микрофон и его безграничное остроумие. «Он создавал комедийную алхимию, – вспоминал позже Робин. – Весь мир был его лабораторией».
До Стоникрофта и Блумфилд-Хилс семья Уильямсов жила на Вашингтон роуд в Лейк-форест, недалеко от Лейк Иллинойс, в «большом доме по соседству с другими большими домами», – рассказывал школьный друг Робина Джефф Ходжен. «Дом стоял в стороне, в отдалении от дороги, он был такой таинственный. Чтобы дойти до его дома, нужно было пробираться через деревья. «Ничего себе! Ты здесь живешь?»
Робин был очень озорным ребенком. Все соседи знали, что у него целая коллекция игрушечных солдатиков – не дешевых пластмассовых, а дорогих металлических, – которые он обожал ломать. «Мы забирались на крышу с коробком спичек, держали солдатика над горящей спичкой, свинец плавился и капал, – рассказывал одноклассник Робина Джон Уэлш. – Поразительно, что никто из нас ни разу не упал с крыши и не сломал руку или ногу, да и гараж не загорелся».
Многие предметы военного снаряжения, например шелковый парашют, который его отец принес домой как военный трофей, становились в руках Робина игрушками. «Мы вытаскивали его на лужайку и прокладывали под ним тоннель, – рассказывал Уэлш. – Так как он был из шелка, то быстро опускался на тебя. Мы выбирались по разные стороны парашюта и искали друг друга, играли в салки и прятки. Из-под него ничего не было видно, ты был полностью изолирован. Те, у кого клаустрофобия, сошли бы с ума».
Правда, в присутствии родителей Робин подавлял свой бунтарский дух. «Он всегда притворялся, выпрямлялся, плечи назад, когда Роб и Лори были в доме, – говорил Уэлш. – Всегда было ”Да, сэр“ и ”Да, мадам“. Они не были солдафонами. Они всегда были очень приятными и общительными. Но существовали правила – называть их ”сэр“ и ”мадам“. Он так и делал. Он был ”сыном с прямой спиной и плечами назад“».
Примерно в десятилетнем возрасте Робина познакомили с его сводными братьями. Воспитание обоих очень сильно отличалось от его, и хотя их жизни пересекались урывками, братья внесли огромный вклад в понимание Робином, что такое семья. Тодду, старшему сыну Роба, было двадцать три, он жил в Чикаго. Он рос со своей матерью в Версайллесе, штат Кентукки, в пятнадцать лет сбежал из дома и отправился во Флориду, где работал посудомойщиком в Нейплсе. («Я был глупым ребенком», – признавался он позже.) Вольный образ жизни Тодда не прекратился и тогда, когда он вернулся в Версайллес, чтобы окончить школу, он переехал в Чикаго, чтобы быть ближе к отцу и ходить в колледж в Лейк Форест. Но не сложилось. «Я слишком много играл, – говорил Тодд. – Слишком… для высшего образования».
Несмотря на натянутые отношения с Робом, Тодд неожиданно сблизился с Лори, новой женой отца. «Я был нацелен не воспринимать ее из-за любви к своей матери, – рассказывал Тодд. – Лори
Тодд был уверен, что его держали в этом доме, чтобы показать Робину, каким он не должен вырасти. «Он был очень замкнутый, – говорил Тодд. – Я абсолютно другой, во мне было полно чертовщины. Отец растил Робина, говоря ему: ”Так делать нельзя. Твой брат так поступил, и видишь, что с ним стало?“
Но Тодд стал для Робина старшим братом, о котором тот так мечтал, примером бунтарского взросления и периодическим мучителем. Робин вспоминал: «Тодд всегда у меня вымогал деньги. Он приходил в комнату и просил деньги на пиво, я говорил: ”Конечно, бери все“. Мама приходила в ярость: Тодд лез в копилку и забирал все мои пенни, что в общем могло составлять долларов 40».
В то же время МакЛорин, старший сын Лори, жил в Алабаме с родителями Лори, думая, что они его родители, а Лори – его двоюродная сестра. Но когда МакЛорину было тринадцать или четырнадцать лет, взрослые рассказали ему шокирующую правду. «Они сказали, что моя очень красивая и неотразимая двоюродная сестра Панки мне вовсе не сестра. Она их дочь и моя мать». МакЛорину было тяжело решить, хотели ли он жить на севере с Лори, Робом и Робином или же остаться в Алабаме, где его бабушка с дедушкой могли бы его усыновить. Роб пригласил его к себе, чтобы он мог провести время в семье Уильямс и взвесить все за и против.
Теперь в его жизни был Робин – именно то, чего МакЛорин хотел всю жизнь, и он принял брата очень по-доброму. МакЛорин говорил об этом следующее: «Я рос как единственный ребенок и всегда хотел, чтобы у меня был брат. И тут на тебе! У меня есть братья, это потрясающе. Все вместе мы очень дружно сосуществовали».
МакЛорин так определил свое сходство с Робином: «Мы оба были замкнутыми, одинокими. Нам обоим нравилось копаться в собственных мыслях. Мы были очень похожи. Он был добрым, приветливым, отзывчивым». Также на него произвела неизгладимое впечатление живая фантазия Робина, и то, как он ею пользовался, играя в свою коллекцию солдатиков.
МакЛорин признавался в некоторой напряженности между ним и матерью, хотя их обоих вырастили одни и те же люди. Но он обожал Роба, который развлекал его рассказами об авторитетных чикагских гангстерах, которые приходили в его старый салон Линкольн и скупали все автомобили за наличку. «Через две недели машину подняли со дна реки, полную дырок от пуль», – рассказывал Роб. В то время как многие считали Роба холодным и необщительным, МакЛорин был впечатлен его суровыми, но справедливыми методами поддержания дисциплины. «Он был сильной личностью и на все имел свое мнение, – рассказывал МакЛорин. – Если ты что-то напортачил, то обязательно услышишь: ”Ну что, малыш?“ Но он всегда объяснял, почему надо было поступить иначе. Это был невероятный, замечательный джентльмен». В итоге МакЛорин все-таки решил остаться в Алабаме с бабушкой и дедушкой, которые его усыновили. «Это был своего рода выбор между знакомым и незнакомым тебе дьяволом, – объяснял он. – Но я очень-очень сильно полюбил Роба».
Тодд с МакЛорином тоже встречались и приняли друг друга как братья. «Этот факт очень забавлял Роба, – вспоминал МакЛорин. – Он говорил: ”Они так хорошо ладят вместе. Не могу понять, почему“. Я ему отвечал: ”Потому что мы росли не вместе“».
Но все равно оставалось какое-то недопонимание, потому что всю свою жизнь Робин как-то неохотно признавал наличие у него братьев. Через очень много лет жена Тодда Френки Уильямс рассказывала: «Как-то Робин сказал, что рос единственным ребенком в семье. После чего кто-то из друзей тут же пришел к нам со словами: «Тодд, Робин сказал, что у него братьев нет». Но это не так, у него два сводных брата. Тодд проводил с ним, отцом и мачехой праздники, летние каникулы и еще достаточно много времени».