Робин Уильямс. Грустный комик, который заставил мир смеяться
Шрифт:
Робин не был в классе своим парнем, как в Detroit Country Day, но и изгоем тоже не был. Несмотря на то, что одноклассники его плохо знали, он смело баллотировался на пост старшего президента в Редвуде и занял почетное второе место, набрав шестьдесят один голос. Молодой человек продолжил заниматься спортом, играл в футбольной команде Редвуда и бегал по пересеченной местности. «Пожалуй, спорт – единственное, что позволяло ему влиться в коллектив», – говорил Дуглас Бешем, один из тренеров Робина и его учитель математики в Редвуде.
Как и остальные одноклассники, он попробовал наркотики. Хотя изначально Робин очень боялся, что травка повлияет на его карьеру бегуна, позже он все равно пробовал курить, говоря, что делает это, «играя в астрологический поиск предметов, где люди одного и того
Команда по кроссу была для Робина всем, здесь он чувствовал себя комфортно. Иногда вместе с другом и товарищем по команде Филом Расселлом юноша фантазировал, что они олимпийские бегуны на длинную дистанцию Фрэнк Шортер и Джек Бахелер. Упражнения на свежем воздухе укрепили его чувство уверенности, а знакомство с природной красотой Сан-Франциско добавило атмосферу спокойствия и благополучия. В одну из тренировок Робин вспоминал, как забрался на гору Тамальпайс и оттуда смотрел на пляж Стинсон, где опять увидел туман. Но только теперь его, уже привыкшего к этому зрелищу, охватило не чувство страха, а напротив «красивое, подобное дзену чувство сатори», погнавшее молодого человека вниз прямо в воды Тихого океана.
Спортсмены Редвуда тоже не остались в стороне от социальных переворотов, проходивших по всей школе. В тот год главный тренер Редвуда Гэри Шо установил правило, по которому длина волос у бегунов мужского пола должна быть «разумной», иначе грозит исключение из команды. «Более консервативно настроенные рассуждали следующим образом: ”Это все происки коммунистов, они хотят нас сломать“, – говорил Бешем, не согласный с решением Шо. – Но как это связано с длиной волос, мне так и не понятно». Многие студенты высказывали недовольство относительно этого волеизъявления властей, в том числе и Робин, хотя он и носил короткую стрижку. Почти все члены команды бегунов Редвуда подписали петицию, выступая против этого правила. Недовольство царило в школе несколько месяцев. «Иногда в бегунов даже что-то кидали и кричали: ”Пусть эти хиппи отсюда убираются“, – вспоминал Бешем. – А некоторых бегунов футболисты поймали после дискотеки и сильно избили. Было много подобных вещей, и с этим было сложно что-либо поделать».
Робин не был стереотипным спортсменом: он был прилежным учеником и членом школьного почетного сообщества, исполнителем собственных сатирических пьес на выпускных, индивидуалистом с многогранным кругом друзей и чувствительным человеком, которого тяготили эти волнения. Как описывал его одноклассник Филипп Калвер, Робин «не был экстравертом, он был застенчив и некомфортно себя чувствовал при большом скоплении людей».
Когда Калвер зависал с Робином в его убежище в подвале на Парадайз Драйв, то видел там его великолепную коллекцию солдатиков. «Он пересказывал мне все диалоги, которые велись в каждом уголке поля боя, словно он мог их слышать, – вспоминал Калвер. – Я же просто видел игрушечных солдатиков. Робин в своей голове слышал голоса и вкладывал их в уста солдатиков на огромном поле боя. Я тогда подумал, что этот парень очень интересный».
Сводный брат Робина Тодд снова вернулся в его жизнь. Уйдя из Воздушных сил США, проведя там четыре года между постами в Гренландии, Панаме, Оклахоме и Миссисипи, он стал работать инженером-геологом в Огайо, а затем приехал в Калифорнию, мечтая открыть собственные бары и рестораны. Он объяснял: ”Я пил и думал, что заиметь собственное питейное заведение – решение этой проблемы“».
В Сан-Франциско Тодд реанимировал старый бар под названием Mother Fletcher, в чем ему помогал семнадцатилетний Робин, который за небольшую зарплату помогал
Той осенью Робин начал заниматься в мужском колледже Клермонт на востоке округа Лос-Анджелес, он хотел выучиться на дипломата. Выбор профессии объединил в себе желание Робина заниматься чем-то необычным и желание его отца, чтобы у сына была престижная профессия. Выпускники Клермонта традиционно работали на должностях «белых воротничков».
«Все, кто оканчивал Клермонт, затем занимались бизнесом, политикой или юриспруденцией, – говорил друг Робина Дик Гейл, который был старше его на два года. – Поэтому туда и поступали. Ко всему этому дерьму надо было относиться очень серьезно и что-то с этим делать. Если ты не был политологом или экономистом, ты был вне игры». Очень немногие рассматривали Робина в качестве учащегося Клермонта, никто не думал, что он сможет работать в юридической фирме, офисе генерального директора или особняке губернатора. Можно предположить, что юноша просто боялся сказать отцу, что его амбиции были далеки от этого. «Это было время, когда всем говорили – все вопросы к властям, – говорила Мэри Алетт Дэвис, знавшая Робина в Клермонте, когда она училась в дочернем колледже Скриппс. – Все так делали, и Робин не хотел выступать против всех».
Но внутри Робина происходила революция, и, возможно, в первый раз в жизни он осознавал, что у него появилась возможность выбрать свой собственный путь. «Это был странный катарсис, – позже говорил он о Клермонте. – Абсолютная свобода. Как переход из Синг-Синг в нудистский лагерь Gestalt. Все вскрылось. Весь мир изменился в тот год».
Во время обучения в Клермонте Робин играл в футбол и жил в Бергер Хол, чьи жители ассоциировали себя с сыновьями Бергера (Sons Of Berger) – аббревиатура S.O.B. Здесь он очутился среди энергичных единомышленников, не впадающих в ступор от грязных шуток. Тут же жил его друг Боб Дэвис, второкурсник, член колледжской группировки под названием The Nads (по-англ. – яички), поэтому во время разных спортивных соревнований можно было кричать «Вперед, яйца!»
Здесь же Робин заново повстречал Кристи Платт, свою бывшую школьную подружку, теперь учащуюся на втором курсе колледжа Питцер – еще одного привилегированного учебного заведения. «Я увидала этого милаху на лестничной клетке, – вспоминает она. – У него были выцветшие белокурые брови, и он был очень загорелым, потому что много бегал на тренировках».
Он воскликнул: «Кристи!»
А я: «Да?»
Он: «Ты меня помнишь?»
А я: «Боже мой – Робин!»
Они снова начали встречаться, но Робин не давал клятвы верности. Он только начал понимать, насколько любит женщин и как сильно они любят его, и получал от этого удовольствие. «У меня было одна-две постоянных девушки в старших классах, а в колледже уже три-четыре, – рассказывал он. – Я наслаждался. В какой-то момент у меня было три разных девушки, сходивших от меня с ума. ”Давай займемся любовью в машине! У меня должна быть здесь кровать с рычагом переключения!“» Он говорил, что женщины забавные существа: «Ты никогда не будешь их знать превосходно. Они невероятно притягательны».
Самое значимое решение, принятое Робином в Клермонте, было сделано без лишних раздумий, почти импульсивно. В качестве одного из восьми предметов, обязательных к изучению, он выбрал театральное искусство и через день «попал на крючок». Здесь не было традиционных семинаров по актерскому мастерству, на которые Робин рассчитывал: это был импровизационный театр, где заправлял Дейл Морс, в прошлом преподававшая в ведущих труппах, которые были широко популярны в 1960-е годы, в том числе The Committee (сан-францисский побочный продукт чикагского Second City).