Робинзонетта
Шрифт:
– Неужели вы не знаете?
– Нет. Я долго была в гостях у замужней дочери и возвратилась только вчера. Что же случилось с бедной женщиной?
– Что случилось?.. А то, что Пьера, который был еще очень хорошим мальчиком, когда вы уезжали, теперь считают самым отъявленным негодяем, которого только можно встретить.
– Неужели? – сказала третья кумушка.
– Да, – ответила вторая, – хотите верьте, хотите нет, но говорят, он дошел до того, что совершил преступление.
– Неужели он украл что-нибудь?
Обе кумушки вместо ответа развели руками и подняли глаза к небу.
– Может ли это быть?
– Увы! И говорят,
– И потом, – снова начала первая кумушка, – вы не можете себе представить, какой вид он напускает на себя. Не хочет идти ни к кому… Проводит время в праздности и безделье… А бедная мать верит ему и все ему позволяет; она говорит, что все против него, и как будто сердится на весь свет, считая невинным только своего скверного мальчишку. Вы видели, как она прошла, не говоря ни слова… Но это ей не мешает ходить в церковь, когда там никого нет, наверное, чтобы попросить Бога изменить к лучшему ее сына, дурные стороны которого она прекрасно понимает, но не хочет себе в этом признаться.
– Бедная мамаша Бюрель! – вздохнули обе другие женщины.
– Посмотрите, – вскликнула третья, – а вот идет этот самый негодяй, да с каким смелым и надменным видом!
В самом деле, Пьер шел, гордо подняв голову и подтверждая своим высокомерным видом слова кумушек. Когда он подошел ближе, враждебные взгляды женщин, вместо того чтобы привести его в смущение, напротив, по-видимому, внушили ему желание выразить свое презрение к ним.
– Нахал! – сказали все три кумушки, когда он прошел мимо.
Направляясь, по-видимому, к маленькой улице, шедшей от церкви, он подошел к дому господина Гюро, угрюмо бросая взгляд в его сторону, и вдруг остановился, как будто вслушиваясь во что-то.
В эту минуту женщины услышали крики, с перерывами доносившиеся до них из этого дома, и скоро различили, что кто-то звал на помощь.
– Что случилось? – спросили они.
– Не знаю, – ответил Пьер, – но мне знаком этот голос: это кричит маленькая Мари… Но почему она зовет на помощь?
Действительно, можно было расслышать то умоляющий голос девочки: «Ради Бога, оставьте меня!», то ее отчаянные крики: «Помогите, помогите!»
Крики девочки прерывались грубым смехом и возгласами Жюли:
– Держи ее, Грибью, держи хорошенько! Эта непокорная должна уступить!
Шум все усиливался. Женщины сомневались, идти ли им на помощь, но Пьер не колебался: он бросился к двери дома и схватился за ее ручку. Но дверь не открывалась, потому что ее обыкновенно запирали изнутри на засов.
В эту минуту раздался страшный треск и на улицу полетели осколки разбитого вдребезги окна на нижнем этаже. Из отверстия, сквозь острые, режущие остатки стекла выглянуло окровавленное лицо маленькой девочки. Она кричала: «Помогите, помогите, защитите меня!.. Они хотят отрезать мне волосы, а я не хочу!»
Слышно было также, как ворчал Грибью: «Ах, плутовка, она меня укусила!» А за Грибью, который подошел, чтобы схватить Мари, можно было увидеть мадемуазель Жюли с огромными ножницами в руке.
Весь этот шум уже начал привлекать внимание окружающих. Стали раскрываться двери. Сбежались женщины, мужчины, дети.
– Погоди, Мари, погоди! – кричал Пьер.
Одним прыжком очутился он на скамье перед окном, сильным ударом кулака по главной поперечине разбил раму, в один миг очутился в комнате, взял на руки маленькую Мари и, подняв ее над подоконником, тихо опустил на улицу. Потом выскочил сам, бросил испуганный взгляд на собравшуюся на шум толпу и поспешно скрылся, как будто бы боясь дурных последствий своего дерзкого поступка.
Пьер взял на руки Мари и, подняв ее над подоконником, тихо опустил на улицу.
Счастливо отделавшись от своих мучителей, маленькая Мари хотела сперва броситься к растроганным этой сценой женщинам, но вдруг раздумала и побежала к церкви.
В эту минуту подошли с одной стороны священник, привлеченный шумом на улице, а с другой – сам господин Гюро, возвращавшийся с прогулки.
Священник, слышавший крики девочки, по нескольким словам свидетелей догадался, в чем дело.
– Что такое? Что случилось? – спрашивал ростовщик.
Задыхаясь от смеха, дочь объяснила ему через разбитое окно, что они хотели подшутить над девочкой, но что благодаря дикости последней эта шутка превратилась в публичный скандал, который еще усилился из-за «подвига» Пьера.
– Где этот уличный мальчишка? – спросил Гюро.
Когда дочь объяснила ему, что мальчик убежал, он сказал:
– Хорошо, я найду его: он должен заплатить за убыток. Но где же эта маленькая дурочка?
– В церкви, – ответила Жюли.
– Хорошо, я пойду за ней.
И он направился к храму. Но тут к нему подошел священник, возможно, единственный во всей округе человек, который осмеливался высказывать свое мнение господину Гюро в лицо.
– Оставьте ее, – сказал он, – это мое дело.
Ростовщик остановился, а священник скрылся в церкви.
Прошло несколько минут, и он появился вместе с Мари. Они шли рядом и, несмотря на то, что девочка все еще была бледна и взволнованна, в ее лице, походке и в решительном взгляде чувствовалось уверенное спокойствие.