Робинзоны студеного острова
Шрифт:
День и час игры были назначены заранее. Команды готовились, тренировались. Мячом служил свернутый и крепко перевязанный кусок брезента.
Состав нашей команды обсуждался горячо, с криками, шумом. Каждый предлагал свой вариант. Младшие ребята были уже готовы за грудки схватиться. Сошлись на составе, предложенном Толей. В футболе он был признанный авторитет.
«И вот нашли большое поле». Правда, оно было маловато для футбольного, покрыто крупной галькой и имело наклон в сторону моря, но где же было искать лучшее?
Футбольные ворота обозначили два пустых ящика из-под
Играли ребята азартно. Места было мало, и порой игроки сбивались в такую плотную кучу, что даже лихой свист судьи с трудом заставлял их разойтись по местам. Толя Гулышев выделялся из всех: он умел обойти двух, а то и, трех защитников, а те продолжали пинать ногами пустое место. Счет был 1: 0, а потом 3: 0 в пользу нашей команды.
Борю Меньшикова заменили в воротах, но и это не помогло.
Болельщики кричали и свистели, Ильинична охала и ахала. Петрович, встав с ящика, покрякивал и приседал на своих длинных ногах, а бригадир Яша при счете 4: 0 не выдержал и сам ринулся в гущу футбольной схватки. Тут уж возмутился Петрович, он ворвался на поле, ухватил бригадира за полу брезентовой куртки и поволок его, упирающегося, за собой, как на буксире.
— Ребята играют, а ты не встревай! — кипятился Петрович.
Судья Геня, забыв о своих обязанностях, хохотал, Ильинична, прямо-таки изнемогала от смеха. От души смеялись все ребята.
Игра закончилась со счетом 5: 0 в нашу пользу.
Долго после этого Ильинична со смехом вспоминала:
— Петрович-то, Петрович-то наш! Выбежал как молодой. Как коршун налетел на Яшу. Я думала — заклюет!
Петрович только смущенно хмыкал.
Я часто уходил в скалы. Там у меня было любимое местечко, со всех сторон защищенное от ветра. Здесь даже было что-то вроде грубого каменного кресла. На этой высоте, откуда были видны только море и небо, мне казалось, что у меня вырастают крылья, хотелось лететь вслед за чайками, хотелось петь, кричать от восторга. Я и пел до хрипоты все известные мне песни. А иногда здесь было хорошо вспоминать маму родных, далекий Архангельск…
В первые же дни жизни на острове — за работой, за нехитрыми играми и забавами, — мы ближе познакомились друг с другом, подружились. Даже Саня Потапов и Петя Окулов стали вести себя скромнее, не задирали носы перед младшими.
Вечерами перед сном, лежа в постелях, мы долго разговаривали, вспоминали довоенное время, рассказывали о себе. Эти вечерние беседы еще больше сближали нас, заставляли внимательнее относиться друг к другу. Бригада становилась как бы одной семьей.
Интересные вещи узнавал я о своих товарищах.
Володя Ермолин, оказывается, три года жил в Лондоне: его отец работал там торговым представителем (так вот откуда его заграничная одежда!). Володя умел свободно читать и говорить по-английски. Среди нас были ребята, изучавшие в школе английский язык. Они решили проэкзаменовать Володю, но он так часто и бойко затараторил, что никто ничего не понял, поэтому все решили, что он знает язык в совершенстве.
Сергей Колтовой родился в поморском селе Патракеевке, в котором почти все мужчины — моряки. Сам Сергей уже несколько раз ходил с отцом в море на рыболовном сейнере и единственный среди нас, «салаг», мог считаться заправским «мореманом». У него не было сомнений в выборе профессии: «Буду моряком, — говорил он, — а как же иначе? Это у нас — традиция!»
У Темы Кривополенова отец погиб еще во время войны с белофиннами, а недавно на фронте погиб старший брат. Тема бросил учебу, чтобы помогать больной матери. Он уже написал несколько заявлений в военкомат, просил взять добровольцем, но получил отказы.
Почти у всех ребят были на фронте отцы или братья, на некоторых из них уже пришли «похоронки».
Старшие ребята, кому исполнилось семнадцать лет, должны были осенью призываться в Армию. Мы, младшие, завидовали им.
8
Был разгар полярного лета. Солнце не сходило с неба, и мы бы, наверное, перепутали день с ночью, если бы не огромные, с несколькими крышками карманные часы бригадира.
Недели через две сбор яиц пришлось прекратить: часто стали попадаться запаренные. Петрович стал комплектовать группы для промысла кайры. В одну группу он включил тех, кто хорошо умел стрелять, в другую — умеющих грести, и плавать, в третью — самых молодых, четырнадцатилетних. Они должны были «шкерить» кайру и засаливать ее в специальных чанах из брезента.
Тема Кривополенов, Володя Ермолин и я попали в одну шлюпочную команду. В нашей же группе оказались Толя Гулышев и Петя Окулов. Они должны были стрелять по кайрам со скал. Наше дело было подбирать ее с моря в шлюпку.
Нам, «промышленникам», выдали огромные рыбацкие сапоги. На ходу сапоги хлябали, но все мы страшно гордились ими. По общему мнению, они придавали нам вид заправских поморов. Мы ходили, бухая новыми сапогами, по гальке, и, казалось, сразу стали солиднее.
Петрович был верен себе. Прежде чем отправить нас на промысел, он прочитал целую лекцию о правилах безопасности.
Толя и Петя повесили на плечи малокалиберные винтовки, засунули, в карманы пачки с патронами и направились в западную сторону острова.
Им-то что: поднялись наверх, прошли с полкилометра — и уже на месте; а нам надо было обогнуть половину острова, а это не так-то просто при свежем ветре и волне.
Тема сидел на корме и правил, а мы с Володей гребли. Нам, конечно, много раз приходилось грести в шлюпке на Двине, но здесь это оказалось гораздо сложнее, чем на реке.
Море почти никогда не бывает спокойным, всегда дышит, волнуется. Иной раз хочешь загребнуть, а волна опустится захватишь веслами воздух и летишь с банки.