Робинзоны студеного острова
Шрифт:
— Самый храбрый у нас Володя Ермолин. Он один с собой штаны прихватил. Подбежит, подбежит да и остановится — порточину натягивает.
— А Петрович-то, сразу видно — охотник! По самолету, как по утке, влет стрелял.
Петрович, все еще с невесть откуда взявшимся «винчестером" в руках, смущенно хмыкал, с беспокойством оглядывал нас.
— Ну хватит лясы точить! — оборвал он нас. — Слава богу, хоть все целы, никого не задело. Это, видно, какой-то заблудший самолет-разведчик пролетел.
Так, наверное, и было. Через несколько дней мы узнали, что становище
Было около полуночи, но светило солнце. Море было тихое, спокойное, как будто отдыхало. На фоне бледно-голубого ясного неба четко выделялись вершины высоких сопок и скал, окружающих бухту. В становище спали.
Подводная лодка зашла в бухту на плаву. Там в то время находились два гидроплана полярной авиации. Первыми выстрелами фашисты подожгли самолеты. Те запылали как факелы. Летчики выскочили из избушек, хотели на шлюпке подойти к самолетам, но увидев, что это бесполезно, укрылись за камнями и стали стрелять по лодке, хотя и знали, что пули не достанут цели.
Немцы стреляли зажигательными снарядами, и скоро несколько жилых домов и склады были охвачены огнем.
Фашисты чувствовали себя уверенно, они курили, громко разговаривали, хохотали после каждого удачного выстрела. Чего им было бояться? Они же знали, что обстреливают мирное становище. По счастью, уцелела радиостанция: она стояла за скалой, и фашисты не заметили ее. Каково было нашим ребятам впервые видеть не книжных, а настоящих, живых фашистов, видеть, как они спокойно уничтожают мирное становище полярников! У наших товарищей невольно сжимались кулаки, слезы бессильной ярости выступали на глазах…
Вскоре мы узнали, что наши «охотники» потопили подводную лодку. Все радовались, всем хотелось верить, что это была именно та подводная лодка, которая потопила «Крестьянина" и сожгла Малые Кармакулы.
10
Не всегда на острове нам благоприятствовала погода. Случались затяжные яростные шторма. Море, ласковое и спокойное в тихую погоду, становилось во время шторма грозным, страшным в своей неукротимой силе. С вершины острова было видно, как до самого горизонта поднимаются огромные водяные холмы. Громадные волны яростно, без устали накатывались на береговые скалы. С оглушительным пушечным гулом ударялись они об их каменную грудь. Брызги долетали почти до вершины острова. Все море у скал было сплошь покрыто белой пеной.
В такую погоду нечего было и думать о выходе в море. И тогда на нашем маленьком острове сразу возникла проблема воды и дров. На Пуховом не было ни пресного источника, ни плавника. Воду и плавник мы привозили на шлюпках с Новой Земли.
В хорошую погоду это было даже приятным делом: кто откажется пройтись под парусом в погожий летний день? Но теперь к морю нельзя было и близко подойти. Оно угрожающе шумело почти у самой палатки. Хорошо, что далеко выходящая каменистая отмель укрощала волну.
Без дров мы еще кое-как обходились: сжигали пустые ящики, «лишние» доски от наших коек. А вот с водой было хуже, ее выдавали по скудной норме. Рядом с палаткой пенилась и бушевала безбрежная масса воды, но ее вид усиливал жажду.
Ребята облазили весь остров в поисках нерастаявшего снега. Сереже Колтовому посчастливилось найти в расселинах между скалами остатки прошлогоднего, спрессовавшегося, как лед, снега. Тайком от Петровича Сережу спустили, на веревке, он топором рубил снег и в ведре отправлял его наверх. Лазить по скалам при штормовом ветре было опасно. Петрович категорически запретил это делать, но ребята украдкой приносили Ильиничне ведра прошлогоднего снега. Она ворчала, грозила пожаловаться бригадиру, но от снега не отказывалась: надо же было готовить обед.
Заскучали ребята. А тут еще вынужденное, из-за шторма, безделье. Петрович поручал нам разные хозяйственные дела, но мы понимали, что он просто занимает нас, и работали без желания, с прохладцей.
И вот в это время стали что-то затевать наши комсомольцы. Геня Сабинин, Сергей Колтовой, Володя Попов, Толя Гулышев уходили в сторону от палатки, о чем-то совещались. Приглашали они и других ребят, говорили с ними.
— О чем вы там толкуете? — спросил я Толю Гулышева.
— Скоро узнаешь, — загадочно ответил он.
Петрович, видимо, тоже знал, в чем дело, но ничего не говорил нам.
Как же были удивлены мы, когда было объявлено, что после ужина состоится… выступление художественной самодеятельности!
Быстро собрались обе бригады в нашей палатке. Она теперь стала как бы клубом. Геня Сабинин, подтянутый, строго официальный, как настоящий конферансье, объявил:
— Начинаем выступление художественной самодеятельности третьей ударной, непромокаемой, невысыхаемой, непотопляемой бригады имени Петровича.
Ребята дружно зааплодировали.
— Первым номером нашей программы выступление поэта Володи Ермолина. Он прочитает свои, еще не известные миру стихи… Не надо оваций, — предостерегающе поднял руку Геня, — поэт стесняется, он еще не избалован славой.
— Перестань трепаться, — толкнул его локтем Володя и, откашлявшись, начал:
Тучи понависли, потемнели,В скалы бьется, пенится волна,Спинки кайр на море зачернели,Шлюпка до краев уже полна.Володя читал негромко, без декламации, но ведь он читал о нас, о нашей работе да к тому же собственное стихотворение — и все слушали с большим вниманием, дружно ему аплодировали.
Потом Володя Попов под гитару — аккомпанировал. Геня Сабинин — исполнил песенку «Барон фон дер Пшик». Он же лихо сплясал «цыганочку».
Геня Сабинин торжественно объявил:
— Выступает популярный исполнитель веселых песен с подпрыгиванием Тема Кривополенов.
На середину палатки с не очень-то свежим носовым платком в руках выскочил Тема и, приплясывая, стал петь частушки: