Робот и бабочка
Шрифт:
Что тут началось! Мыши запищали от страха и одновременно от восхищения.
— Тогда, — распаляясь, продолжала мышка Машка, — страшилище, взвыв от боли, бросилось прочь, тряся львиной гривой, скаля бульдожью пасть, зализывая раненую лапу и волоча за собой отвратительный голый хвост… — Мышка Машка как бы невзначай указала лапкой на крысиный хвост, и слушатели снова покатились со смеху.
— Что такое? — угрожающе заворчала Беатриса, уже сожалея, что отвернулась от сцены и не видит проделок болтушки-путешественницы. С досады она принялась дробить зубами сухие горошины и маковые зернышки, в норе загрохотало, словно в кузнице, и мышке Машке пришлось кричать во весь голос, чтобы ее услышали:
— Как только опасность миновала, я выбралась из расщелины и снова побрела по бескрайней стране Пылесосии. И вот, когда силы мои были уже на исходе, когда я чуть не валилась с ног от усталости и голода,
Слушатели просто давились от сдерживаемого хохота, сам председатель был вынужден прикрыть мордочку обломком маковой головки, чтобы скрыть улыбку.
— Еще одно упоминание о хвосте — и я всех вас оставлю без хвостов! — взвыла крыса Беатриса, внезапно обернувшись к сцене и грозно оскалив зубы.
Однако мышка Машка так увлеклась рассказом о своих отважных подвигах, что крысиные зубы не произвели на нее ни малейшего впечатления.
— Так вот, значит, все в замке спали глубочайшим непробудным сном, — заливалась она, — а в самой середине зала, утопая в прелестных голубых кружевах, на кроватке под балдахином лежал белый мышонок необычайной красоты… Это был спящий мышиный царевич страны Пылесосии!
Мышки, особенно молодые, слушали Машку, разинув ротики и свято веря каждому ее слову; однако те, что постарше, те, которым тоже довелось сгрызть немало книг, понимали, из каких источников черпала знаменитая путешественница большинство своих впечатлений и приключений. Поэтому умудренные опытом мыши хитро улыбались в усы. Да и загнутый острый коготь был им знаком — он принадлежал коту Вездеходу и обломился, когда кот точил когти о радиатор. Но пожилые помалкивали: ведь рассказы путешественницы вселяли в молодое поколение отвагу и веру в силу мышиного духа — а все это может пригодиться мышатам при встречах с котами и другими врагами. Кроме того, пусть эта нахальная крыса Беатриса и вся ее родня узнают, что маленькие мышки способны на большие дела, что они бывают в таких местах, которые крысам и не снились. Вот почему старые мыши одобрительно кивали Машке головами и с презрением поглядывали на Беатрису, которой не довелось сгрызть ни единой книги. Она даже не знала, что такое «этические нормы»! А мышка Машка все рассказывала и рассказывала:
— Наклонилась я над спящим царевичем и… и… — Тут она смущенно опустила ресницы, поднять которые снова помог ей сидевший наготове мышонок. — И поцеловала в белую мордочку. Тут свершилось чудо: царевич шевельнулся, открыл глазки и промолвил: «О, как долго я спал!… Целых сто лет!… Спасибо, что ты разбудила меня. Но кто ты, прекрасная незнакомка?» «Путешественница, — скромно ответила я царскому сыну. — Я пришла в вашу страну в поисках впечатлений». Да, чуть не забыла сказать вам, что когда царевич проснулся, проснулось и все живое в замке: и мухи, и кошки, и собаки, и даже отвратительное чучело с противным голым хвостом…
Мышки снова тихонько захихикали, а крыса Беатриса взвизгнула:
— А ну-ка, скажи — кто это отвратительное чучело?
— А вот и не скажу, — заупрямилась мышка Машка. — Я делюсь своими впечатлениями, а не твоими!
— Правильно, правильно, — поддержали ее мышки.
— Прошу тишины, — постучал обломком маковой головки председатель, и Машка продолжила свой рассказ:
— Когда царевич окончательно очнулся от столь долгого сна, он поведал мне, что его заколдовало страшилище, то самое, у которого, если вы помните, я отломила коготь. И вот, не успел царевич кончить свою печальную историю, я, не говоря ни слова, помчалась обратно в горы и тихонько забралась на самую высоченную вершину. Глянула вниз и увидела, что страшилище греется на солнцепеке…
— Разве в Пылесосии есть солнце? — удивилась одна из мышек.
— Конечно, есть, только оно не больше крышки от чайника, — не растерялась мышка Машка. — Так вот… лежало это чудовище в ущелье и ковыряло в зубах, ибо только что налопалось червивого гороха…
Нет, больше мышки не могли сдерживаться! Они просто помирали со смеху, а крыса Беатриса с досады плюнула горошиной в Машку, но не попала.
— И что, как вы думаете, я сделала? — не обращая внимания на крысиные выходки, продолжала разглагольствовать путешественница. — Огляделась по сторонам, присмотрела лежащий поблизости большой замшелый валун, набрала в легкие воздуха, поплевала на лапки и, поднатужившись… столкнула камень вниз! Расчет оказался верным: валун грохнулся прямехонько в ущелье и упал точно на отдыхавшее там чудище. Небо вздрогнуло от пронзительного визга, а потом наступила мертвая тишина. Тогда я спустилась вниз, и моему взору предстала страшная картина. Камень раздавил чудище в лепешку, только в сторонке валялось несколько червивых горошин да извивался в конвульсиях длинный голый отвратительный… не скажу что… Мышки, хихикая, поглядывали на крысиный хвост, а один шалун мышонок тихонько привязал к его кончику голубую ленточку.
Нет, крысе Беатрисе никогда еще не доводилось терпеть подобных издевательств! И от кого? От этой тщедушной, трусливой мелкоты, которая всегда почтительно уступала ей дорогу, не осмеливаясь даже пискнуть. А теперь? Вот что наделали впечатления из страны Пылесосии!… И крыса Беатриса стала вынашивать план мести.
— После гибели чудища, — продолжала между тем свое повествование мышка Машка, — во всей Пылесосии началось невообразимое веселье, жители плясали, пели, обнимались, а меня подбрасывали в воздух и кричали: «Ура нашей освободительнице!» Бросали так высоко, что один раз я даже стукнулась о небо. В конце концов меня усадили в отделанный лепестками цветов паланкин и с песнями отнесли в царский замок. Навстречу мне вышел сам прекрасный царевич — весь в бриллиантах и рубинах. Он грациозно поклонился и воскликнул: «О мышка Машка! Чем вознаградить тебя? Скажи только, чего желает твое маленькое отважное сердце? Бери, что хочешь: все драгоценные камни, весь этот замок, все царство Пылесосию — бери и будь моей женой!» Проговорив это, он заглянул своими сверкающими голубыми глазками прямо мне в душу. Глаза его были полны любви и восхищения. А я? Я стояла скромная, в растрепанной шкурке, моя грудь еще продолжала тяжко вздыматься после схватки с чудищем гороховым… Стояла и молчала… «Согласна ли ты стать моей женой?» — снова спросил мышиный царевич и опустился предо мной на стройные белые колени. «О царевич! — ответила я. — Спасибо тебе за лестное предложение и за твое щедрое сердце. Однако не влекут меня ни драгоценные камни, ни роскошный дворец. Ведь даже если бы стала я твоей женой, душа моя все равно тосковала бы по родине, по уютному уголку в гостиной за сервантом. Поэтому мне хочется лишь одного: поскорее вернуться домой к сестрам и поделиться с ними своими впечатлениями!» Услышав этот ответ, царевич горько зарыдал, но потом утер слезы вот этим батистовым платочком, — мышка Машка вытащила из корзинки лежавший там кукольный носовой платочек и взмахнула им, — а утерев, прошептал: «Впервые в жизни вижу такое отважное, благородное и бескорыстное создание!» И прибавил: «Ладно, мышка Машка, я исполню твое желание, только прежде мне хочется подарить тебе сувенир, который там, в уголке за сервантом, напомнил бы об одиноком и вечно тоскующем по тебе царевиче». Сказав это, он отклеил от правого века щеточку густых ресниц и собственными лапками приклеил мне. А приклеивая, предупредил: «Дорогая и незабвенная моя Машка, эти ресницы волшебные: где бы ты ни была и что бы ни делала, с ними тебе всюду будет сопутствовать удача!» Потом царевич подвел меня к потайной дверце в стене замка, открыл ее, и я тут же очутилась за пределами Пылесосии. На память о ней в лапках у меня осталась лишь эта корзинка с сувенирами… Вот перламутровая пуговица — с воротничка царевича, вот орешек кардамона — из царской кухни, про коготь я вам уже говорила…
— А кукольная туфелька? — спросил мышонок, помогавший мышке Машке задирать падающие ресницы. Он успел хорошо рассмотреть содержимое корзинки.
— Туфелька… Туфельку эту носила матушка царевича, пока ее не проглотило чудище… Правда, — с сожалением вспомнила мышка Машка, — я могла бы принести еще один необыкновенный сувенир — хвост побежденного чудища… Но он был так велик и противен, так гол и отвратителен, что я…
И тут произошла страшная неожиданность: выведенная из себя крыса Беатриса задрала перевязанный ленточкой голый хвост и принялась хлестать им направо и налево; била по мышкам, по коробке из-под макарон, перевернула сцену, столик-катушку и корзинку с сувенирами… Поднялся переполох: писк, визг, все смешалось, перепуталось, разлетелось…
— Мои ресницы! — прорвался сквозь общий шум крик мышки Машки. — Мои замечательные ресницы!…
Все внезапно замерли и взглянули на Машку. Необычайных ресниц на ее правом веке не было! Они исчезли. Все сто мышек издали вопль отчаяния и бросились искать, разнюхивать, высматривать, однако ресницы как сквозь землю провалились…
Одна только крыса Беатриса сохраняла спокойствие, не озиралась по сторонам, не волновалась, словно и знать не знала о пропаже. Однако, если бы кто повнимательнее присмотрелся к ней, то заметил бы, что одна из ее щек раздулась гораздо больше другой…