«Робот-зазнайка» и другие фантастические истории
Шрифт:
Маятник раскачивался, анте возрастало, Трейси постепенно отыгрывался. Они с Донном побеждали чаще других, и через полтора часа в игре остались трое: Трейси, Хэттон и, разумеется, Донн.
Однажды Трейси решил, что Донн блефует, ответил и ошибся. Тем временем ставки увеличивались. Наконец Трейси собрал неплохую руку и начал душить противников.
Донн поднял ставку. Хэттон сделал то же самое. Трейси оценил свои карты и вбросил в игру стопку синих.
Выписал еще один чек, взял фишек и вновь перешел в атаку. Хэттон сбросил карты. Донн опять
Толкнув к центру стола последние фишки, Трейси понял, что его банковский счет пуст, и в этот момент почувствовал бедром непривычное тепло.
Книга.
Еще один совет на обложке? Трейси не знал, горевать ему или радоваться. Он заглянул в глаза Донна – карие, сверкавшие от азарта – и понял, что тот намерен играть на повышение.
Ответить ему было нечем.
– Простите, – вскочил из-за стола Трейси, – я на минутку.
Прежде чем Донн успел возразить, репортер удалился в туалет, захлопнул дверь и выдернул из кармана книгу. На светящемся фоне чернело число 12.
Подсказка гласила: «Он блефует».
– Будь я проклят, – тихонько сказал Трейси.
– Это неизбежно, – прозвучал низкий голос. – Но такая проницательность встречается довольно редко. Согласен, Бельфегор?
– Ха! – просипели в ответ. – Сплошная говорильня, когда надо действовать. Мгновенно, безжалостно и кровопролитно.
Трейси огляделся, но не увидел ничего необычного. Нашарил за спиной ручку, открыл дверь и вышел в комнату, где сидели Донн и остальные.
Обвел ее взглядом и понял, что комната изменилась.
Строго говоря, это была уже совсем не комната, но оживший трехмерный сюрреалистический пейзаж. Над головой пустое серое небо, впереди плоская равнина до самого горизонта, столь близкого, что перспектива казалась искаженной; тут и там причудливые неодушевленные предметы непонятного назначения. Многие из них частично оплавились.
Лицом к Трейси восседали трое существ.
Первый – стройный мужчина с громадными ступнями и головой единорога. Второй – угрюмый нагой великан с деформированными рогами и львиным хвостом. Третий – тьфу, мерзость! Увенчанная короной голова, печальное лицо, сердитые глаза, луковичное туловище, двенадцать паучьих лап и еще две головы – жабья и кошачья, дополнявшие это богомерзкое триединство.
Трейси обернулся. Дверь, через которую он только что вышел, осталась на прежнем месте: просто дверь без дверной коробки, стоявшая сама по себе. Что еще хуже, Трейси лихорадочно подергал ручку и обнаружил, что дверь заперта.
– Мгновенно, безжалостно и кровопролитно, – повторил уже знакомый сиплый голос. Он принадлежал угрюмому великану с раскосыми глазами и львиным хвостом. – Поверь мне на слово.
– Грубость, извечная грубость… – прошелестел антропоморфный единорог и обнял руками колени. – Ты, Бельфегор, пережиток каменного века.
– А ты, Амдусциас, форменный осел, – отозвался Бельфегор.
Что касается трехглавого паучьего кошмара, тот молча и не моргая рассматривал Трейси.
– Скажи, человече, – Амдусциас
Трейси квакнул что-то невнятное, не без труда обрел голос и уточнил:
– П-предпочтения? В смысле? Где… Как я сюда попал?
– У Смерти тысяча с чем-то дверей, и все они открываются в обе стороны, – ответил Амдусциас неточной цитатой из Джона Уэбстера.
– Но я не умер!
– Нет, не умер, – с заметной неохотой подтвердил демон. – Но непременно умрешь.
– От клыков, рогов и когтей, – поддакнул Бельфегор.
– В таком случае где я?
– В междумирье, – объяснил Амдусциас. – Баэль создал его специально для нашего рандеву. – Он взглянул на молчаливого троеглавца. – Нас прислал Мег. Ты знаком с ним, верно?
– Угу. Вернее сказать, не с ним, а с ней. – Трейси облизнул пересохшие губы. Вспомнил о книге, поднял ее дрожащей рукой и увидел на обложке прежнее число: 12.
– Сядь, – предложил Амдусциас. – Прежде чем умрешь, у нас есть время побеседовать.
– Говорильня! – прорычал Бельфегор, злобно дернув хвостом. – Дурак ты, Амдусциас!
– Не дурак, а философ, – торжественно качнул головой единорог. – Перестань глазеть на Баэля, человече. Допускаю, ты счел его уродом, но спешу заверить, что по меркам владык ада ты находишься в обществе первейших красавцев. Тебя смущает множественность Баэля? Это ты еще Асмодея не видел. Или Эвринома, прародителя всех бук и бабаек. Сядь, давай поговорим. Я много лет не беседовал с человеческим существом за пределами ада. А те, кто уже в преисподней, не способны поддерживать вразумительный разговор, – посетовал он. – В свое время я много общался с Вольтером, но с пятидесятых годов прошлого века он только и делает, что смеется. Свихнулся, совсем свихнулся, – подытожил демон.
Трейси не мог отвести глаз от обращенной к нему меланхолично-раздраженной физиономии Баэля. Жабья морда смотрела в небо, кошачья – в пустоту. Что ж, это хотя бы не Мег. Уже что-то. Или нет? Трейси стиснул кулаки так, что ногти зарылись в подушечки ладоней.
– Что вам нужно?
– Тебя, полагаю, интересует настоящий момент, – повел плечами Амдусциас и сердито добавил: – Сидеть, Бельфегор! Будь на то твоя воля, через пару секунд сей человече был бы изорван в лохмотья. И что потом? Обратно в ад?
– Чем тебе ад не угодил? – осведомился Бельфегор и напружинил хвост, словно выполняя некий зловещий комплекс упражнений для позвоночника. – Грубоват для твоего утонченного вкуса? – Он выковырнул из-под когтя какой-то красноватый комок. – Вот именно. А мне, к примеру, не нравится это Баэлево междумирье. Черт-те что, а не пейзаж!
– Порождение тройственного сознания, – сказал Амдусциас. – Ну, человече, как предпочитаешь умереть?
– Никак не предпочитаю, – заупрямился Трейси.
– Хватит дурака валять, – проворчал Бельфегор. – Мег велел нам прикончить этого парня. Так давайте сделаем дело и отправимся домой.