Робот
Шрифт:
– В вас говорит ментальность охранника. Для этих дел существует суд присяжных, чтобы принимать решение о чей-либо вине или ответственности. Понятное дело, что он будет наказан. Но поначалу следует выявить мотивы действий. Мы должны руководствоваться чувством справедливости. Этот человек психически болен.
– Все это лишь фразы!
– Только без дискуссий! Порейра будет ждать приговора только лишь потому, что я терпеть не могу бардака.
Но ведь вы же и сами прекрасно знаете, что мы никогда бы не захватили власть в свои руки, если бы кормили собственных людей слабостью и глупостью. Но приказываете здесь вы, и не мое дело, что с нами произойдет завтра. Вопрос лишь в том, где нам его разместить, раз уж вы заранее предназначили данное помещение для двух захваченных экземпляров фауны. Инструкция не оставляет никаких сомнений: она приказывает сохранить их для специальных целей, даже если бы
– Хватит! Он останется здесь с ними до утра в связи с требованиями теста.
– Слушаюсь.
– Вот только... относительно вашего замечания относительно неспособности: четыре элемента, вы сказали. Долго еще вы будете вожгаться с обнаружением двух последних?
– Я нахожусь в хлопотливом положении...
– Неужто? Похоже, Асурмар часть работы сделал за вас. Он отрапортовал о готовности в миксериум сразу же после приготовления одного препарата. Мне доложили об этом сразу же перед его смертью. И что? Вы несете ответственность за то, что третий экземпляр исчез где-то по дороге. А где находится четвертый?
– К сожалению, до сих пор скрывается в толпе.
– Нет, что за чушь! Вы, похоже, желаете убедить меня, будто невозможно отличить животное от человека?
– Этого я не сказал. Животных легко демаскирует отсутствие подчиненности. Им неизвестно понятие абсолютной обязанности или же сверхцели, как они известны нам. Уже благодаря этому, мы опережаем их в развитии на много тысячелетий. Помимо того, они не в состоянии ухватить сущность очевидного. Но если бы вы был на моем месте...
– В том то и оно! Если бы я сидел на вашем давно уже не проветриваемом месте, то тут же заглянул бы в центральную картотеку и в зал миксера, чтобы проверить, чья животная оболочка до сих пор еще не покоится в своем эластичном гнезде. Или вы ждете, чтобы нас опередили лаборанты Бакли? Похоже, в вас ни на грош амбиций.
– Но ведь мы не располагаем списком первоначальных обитателей сегмента, ни собранием их фотографий. Нынешний реестр формировался постепенно, по мере заполнения очередных гнезд. Он хранится в картотеке комнаты управления, и в настоящее время уже практически полный. Вот только на данном моменте операции на его основании было невозможно установить данных о первичных типах, которые свободно тогда еще вегетировали среди уже призванных людей за исключением их голого количества. Анализатор миксерского зала со всей легкостью исключал любые ошибки. Благодаря нему, человеческие останки, которые ошибочно иногда попадали туда вместе с экземплярами фауны, возвращались и направлялись в кладбищенский резервуар. Что же касается последнего экземпляра первобытных существ, которые до сих пор населяли нашу систему, то я могу лишь догадываться, отчего он неуловим. Подозреваю, что внутренне он слишком неоднороден: в нем сражаются черты первобытные животные, с зародышами свойств, присущих только нам - человеческих, что значительно затрудняет выявление. Помимо того, я уверен, что данный экземпляр вегетирует в одиночку. За время своего здесь пребывания он, наверняка, не установил никаких товарищеских контактов. Я имею в виду сердечное сближение, ибо лишь в таком проявилась бы его истинная натура; тогда его бы распознали, и сегодня - после сублимации - его высшее воплощение находилось бы среди нас, людей. Данное животное, говоря короче, является соответствием нашего эгоиста. Недоверчивое относительно всех встреченных жителей сегмента, неспособное к чувству любви или, хотя бы, дружбы - оно ограничивалось в своих отношениях с другими к обмену несущественными замечаниями. В случае такого вот - эгоистического отшельничества, даже донос, эта священная обязанность любого честного человека, в отношении него был бессилен, поскольку оно - животное, охваченное манией преследования - своих истинных мыслей никому не раскрывало. Еще можно надеяться на то, что систематически и безжалостно выслеживаемое оно само, в конце концов, сломается и отдастся нам в руки. В противном случае, следует предпринять огромную работу по сравнению одна с другой четырехтысячных толп. В первой фазе операции по сублимации это задание было бы невыполнимо по вполне понятным причинам, в последующих фазах - весьма рискованным, зато сейчас, на завершающем этапе - такое действие будет достаточно простым и осмысленным. Вы считаете, что нам необходимо взяться за него?
Гонед манипулировал замком новых дверей. С неохотой он обернулся, зевнул.
– Я вас практически и не слушал, - признался он.
– Терпеть не могу пустопорожней болтовни, и мне наплевать на ваши теоретические сложности. Мне хочется, что бы в сегменте
Вайс ушел. По приказу полковника двое его подчиненных привели предсказанных еще в самом начале "двоих экземпляров первобытных существ". Я с трудом сдержал возглас изумления, потому что в комнату ввели скованных наручниками Раниэля и Коореца. Особенно последнего я никогда не мог подозревать в том, будто он является человеком. В этом я чувствовал какую-то коварную хитрость. Прибывшая пара и на меня глядела недоверчиво. Сент, которого вместе с Алином полковник назначил нести охрану у двери комнаты теней, перед тем, как повернуть ключ в замке, предупредил их, чтобы меня не развязывали, поскольку я способен на все, и в приступе безумия могу их придушить.
До полуночи в новой арестантской царила абсолютная тишина. Веревки врезались в мое тело. Я лежал на полу, в углу, привязанный к металлическому штырю. Меня охватила безнадега. Наручники остались в кармане Сента, так что мои товарищи по несчастью - по крайней мере, в границах, определяемых стенами обширной комнаты - могли перемещаться свободно. Дошло до того, что я глядел на них с завистью, как на людей полностью свободных. Коорец вертелся на топчане; побелевшими губами он что-то бормотал самому себе, чего разобрать мне не удавалось. Раниэль тоже выглядел не лучше: он то бился головой об стенку, то сползал по ней на колени и, приложив ухо к стене и глядя по сторонам безумными глазами, курил сигарету за сигаретой. Передо мной был классический образ ночи перед казнью. Но для них я был машиной-шпионом.
– Господа, - отозвался я наконец, понизив голос.
– Клянусь, что мы принадлежим к одной группе животных, поскольку я тоже человек. Меня здесь принимают за местного сумасшедшего, правда, жизнь это мне не спасет. Завтра меня казнят за убийство робота. По крайней мере, хоть развяжите меня, а то я уже подыхаю.
Мне хотелось разрядить напряжение невыносимой ситуации трагикомическим тоном, только это был голос вопиющего в пустыне. Они ожидали его с самого начала и удивлялись лишь тому, что я отозвался так поздно.
Коорец с Раниэлем молчали. Каждый самостоятельно вгрызался в призрак предназначенного лично ему ада; возможно, они пытались представить, что означает специальная цель, ради которой Механизм их зарезервировал. Раниэль мимолетно глянул на меня. Наверняка он думал о коварстве моего характера, которое я проявил, хитростью закрыв его на складе. Коорец сполз с топчана и встал надо мной.
– Четыре, - произнес он. Затем посчитал на пальцах.
– Нет! Даже пять каталажек.
И он расхохотался во все горло.
– А ну тихо там!
– крикнул Алин и грохнул кулаком в железную дверь. Давай, Сент, тасуй.
– В карты играют, - тут же, ни к селу, ни к городу, заметил Раниэль. И Сет сдает...
Зато Коорец буровил вполне осмысленно:
– Каталажка в каталажке... и все запаковано в третью, посреди еще большей тюряги, да и та сама тоже в каталажке - так что всего пять.
– Что с вами случилось?
– сочувственно спросил я у него.
– Ну да, тюрьма в пятой степени, - ответил тот вполне осознанно.
– Сами можете развлечения ради пересчитать: веревка, словно на окороке, и арестантская без выхода - это две первые каталажки, одна в другой. Потом стены третьей камеры-каталажки - сегмента, напичканного автоматами и отрезанного переборками от остальных сегментов. Кожух всего убежища, из которого мы не можем выбраться уже девять месяцев - это граница тюряги номер четыре. И все хором запаковано в пятую каталажку - в ракету.
Он истерически захихикал.
– Живот надрываю, как на вас гляну, - продолжил он, отсмеявшись. Можете представить более безнадежную ситуацию? А кто дал себя обмотать? Окорок обвязанный!
Он начал пританцовывать на одной ноге и до тех пор распевал: "Окорок! Колбаса болонская!", пока Алин не приоткрыл окошечко в двери и не выстрелил в стену рядом с Коорецом. Только тогда тот успокоился. Поначалу я считал, что с висельным юмором он иронизирует над моим положением, чтобы рассмешить нас всех шуткой, будто ситуация их двоих на одну ступеньку менее безнадежная, чем моя. Только теперь уже явно было видно, что у него произошел нервный срыв. Раниэль выскочил из ванной и вылил Коорецу на голову ведро воды. Поступил так он довольно неуместно, как человек, которого вывели из состояния равновесия. Если же они разыгрывали передо мной заранее подготовленную комедию - то в актерстве своем они были просто гениальны. Тел этой пары я в зеркальном зале не замечал, только это, собственно, ни о чем еще не свидетельствовало, ведь они могли лежать в каком-то глубинном слое, точно так же, как и мое собственное. Или меня закрыли с двумя роботами, чтобы создать условия для последнего экзамена?