Роддом. Сериал. Кадры 14–26
Шрифт:
– Да ну что вы, Татьяна Георгиевна, такая красота! Я уже сменщице записку написала, что если вы не придёте, чтобы она им воду сменила.
Действительно, двадцать одна белая роза. С ума сойти! От кого же? Интерн? Да ну, откуда у него деньги! Наверняка все свои текущие сбережения на кабаки с ней грохнул. Семён Ильич? Да тот цветы дарит только на день рождения, на восьмое марта, на… четыре раза в год, короче. Волков? Скорее всего. Может, записка какая есть?
– Открытки или карточки не было? – спросила Татьяна Георгиевна, принимая у старушенции громадный пахучий букет.
– Не было.
– А кто принёс?
– Да мальчонка какой-то хлипкий.
– Ясно.
«Хлипкий мальчонка» – значит, просто курьер службы доставки. Интерна хлипким не назовёшь, а Панин и Волков давно уже из «мальчонок» вылупились.
Развернуть, подрезать, поставить в вазу, в чуть подсахаренную воду, кинуть таблетку аскорбинки… Ну вот, пусть стоят тут в тишине. И одиночестве. Пока-пока, белые розы. Не знаю, когда вернусь.
– Танька, я сбилась со счёта! Это под каким номером меховая курточка?
– Это, Маргоша, курточка без номера. Я их не нумерую. Так люблю, без номеров. Что мы, на охоте, что ли?
– Ладно, по сигаретке и арбайтен?
– Давай! Я смотрю, ты уже на посту?
– Здрасьте! Я сегодня в смене была.
– Понятно. У меня уже смешалось, когда ты в смене, а когда «блатняк» принимаешь…
Подруги прикурили по сигаретке, причём Маргарита Андреевна – явно не первую. Некоторое время курили молча.
Старшая акушерка обсервации поглубже запахнула синий халат «для выхода».
– Скоро весна, Танька!
– Угу…
– Что угукаешь? Весна! Оживают даже старые кочки! Обожаю весну.
– Грязь, слякоть… Да и когда ещё та весна? В прошлом году снег сошёл только после майских.
– Всё равно – скоро весна! И у тебя пройдёт депрессняк.
– Нет у меня, Маргоша, никакого депрессняка. Точнее, он есть. Но последние пятнадцать лет. И от времени года он не зависит. И я весну ненавижу, ты знаешь.
– Это потому что Матвей весной разбился?
– Ох, Маргарита Андреевна, хороший ты человек, но такта в тебе ни на грош.
– Да кому он упал, тот такт? Давно тебе пора забыть. Прах к праху.
– Пошли работать, Марго. Не лечи меня, бога ради.
– Да-да, это не лечится. Иди, на хер, в монастырь! Избавь себя от мира, а мир – от себя!
Маргарита Андреевна со злостью вышвырнула бычок и стремительно вошла в приём, чуть не хлопнув старой подруге по носу дверью.
Начался обычный рабочий день обсервационного отделения родильного дома. То есть не начался, а сменил собой рабочую ночь. Родильный дом – не присутствие. Здесь служба идёт круглосуточная. Нет здесь менеджеров от 9.00 до 18.00. Здесь даже у самой обыкновенной санитарки частенько случается ненормированный рабочий день. И ненормированная рабочая ночь. Ненормированная жизнь, где форс-мажоры – норма, а норма – понятие слишком растяжимое. Даст бог, не до разрыва растяжимое, и на том спасибо.
В три часа дня в кабинет заведующей постучалась акушерочка приёмного.
– Татьяна Георгиевна. Женщина поступает. Необследованная. Глухонемая. Со схватками. К вам?
– Ну раз необследованная, то, разумеется, ко мне. Документы у неё есть?
– Паспорт.
– А переводчик?
– Кто?!
– Сурдопереводчик. Муж, сестра, подруга! Кто-нибудь с ней есть?
– Нет, только врач «Скорой». Она нам пишет.
– Замечательно. «Пишет»… Зовите Светлану Борисовну – пусть принимает в родзал.
Через полчаса Татьяна Георгиевна пришла в родильный зал. И застала милую картину: Светлана Борисовна Маковенко диктовала интерну Александру Вячеславовичу Денисову протокол внутреннего акушерского исследования с таким видом, как будто тайны и загадки вселенной разъясняла. Или
Мальцева усмехнулась.
– Светлана Борисовна, доложите, пожалуйста, акушерскую ситуацию.
– Шейка матки укорочена до сантиметра, раскрытие – два пальца. Воды стоят, плодный пузырь цел. Родовая деятельность регулярная. Схватки по двадцать – двадцать пять секунд через десять-одиннадцать минут. Сердцебиение плода ясное, ритмичное, до ста сорока ударов в минуту. КТГ [8] – нормальная.
8
КТГ – кардиотокограмма – является одним из ведущих методов оценки состояния плода в антенатальном периоде (28—30-й недели беременности). КТГ – это одновременная регистрация частоты сердечных сокращений плода, двигательной активности плода и тонуса матки. Кардиотокограф автоматически высчитывает частоту сердечных сокращений плода в одну минуту между каждыми двумя последующими ударами и регистрирует на графике в виде кривой. При изучении КТГ оценивают три основных параметра: базальный ритм (средняя величина между мгновенными значениями ЧСС плода за десять минут без стрессорных воздействий); вариабельность сердечного ритма (его регулярность по амплитуде и частоте); периодические изменения сердечного ритма (обычно связаны с сокращением матки и/или движением плода).
– Хорошо, Светлана Борисовна. Через два часа позовёте меня, если прежде ничего не произойдёт. И ещё, Светлана Борисовна, дорогая, шапочку наденьте. Вы, всё-таки, в родзале.
– Вы сама… – Маковенко запнулась.
– Ну-ну? Что я сама? – резко развернулась к молодому ординатору Татьяна Георгиевна.
– Вы сама, Татьяна Георгиевна, без шапочки, – тихо прошептала Светлана Борисовна, заалев пуще розы.
– Я сама, Светлана Борисовна, мою голову чаще, чем вы. У меня самой, Светлана Борисовна, волосы в куда большем порядке, чем у вас. Я уже не говорю о том, Светлана Борисовна, что я сама тут заведующая отделением обсервации и родильно-операционным обсервационным блоком. Ещё аргументы нужны? Не будете соблюдать санэпидрежим – выкину из родзала. А то и вообще из отделения. Вы тут сегодня как дежурите? До четырёх часов? Могу и это отменить. Вообще в родильный зал не зайдёте!
Да-да, слишком зло. Но где это видано, чтобы ординатор себе позволял конструкции типа «Вы сама…» Вот же ж тля! Выделывается тут. Как она достала, эта Маковенко. Впрочем, меньше, чем другие. Она исполнительная, хотя акушерского таланта бог не дал. По сравнению с Наезжиным Света вообще пуся. А компанию из двух ленивых баб предпенсионного возраста вообще пора разогнать! А дежуранты? Это же смерть мухам, какие тут в обсервации дежуранты! Народу валом, а работать некому. Можно подумать, она тут день и ночь торчит просто-таки из любви к искусству или потому что дома её только портрет покойника ждёт! Да нет же! Она тут «сама» торчит, потому что жопоруких и гонористых навалом, а толку от них – чуть!
Маковенко уже была готова не то извиняться, не то разрыдаться, не то всё сразу, потому что когда у Мальцевой такое лицо, то…
Но тут раздался такой жуткий вой, что Татьяна Георгиевна враз забыла и о кадровом беспределе, и о сальных волосиках Светланы Борисовны, и о том, что эта пигалица пускает пыль в глаза интерну.
– Господи, что это?! – ахнула она.
– Это она так каждую схватку, Татьяна Георгиевна, – ответила ей Маковенко.
– Кто, она?
– Да Валя же эта. Глухонемая!