Родео для прекрасных дам

Степанова Татьяна Юрьевна

— Нет, у него своя мастерская, — ответил Мамонтов. — Это я у него не то чтобы подрабатываю, а учусь. Ремеслу учусь.

— Какому же ремеслу, если не секрет?

— Ну, он мастер. Оружейник. По старинному оружию, доспехам. Реставрирует, копирует, свои вещи делает авторские. Вы бы видели какие. К нему все табуном ходят — и киношники, и коллекционеры, и из клубов исторических.

— Значит, много бывает народа. А вот этого гражданина вы у Долидзе не встречали? — Катя показала Мамонтову фотографию Авдюкова.

— Нет, — сказал Мамонтов.

— Жаль.

А как себя чувствует ваш противник?

— Кто?

— Буркин.

— Ничего. Вчера был у него в больнице. Нога заживает помаленьку.

— Нога, — передразнила его Катя. — И чего дурью-то маялись оба? А если бы вы… если бы ты его убил, а? Он вот спасать тебя из больницы примчался, а ты бы его там, в роще, взял и прикончил. Пуля-то она дура, ей ведь все равно, в кого попадать — во врага ли, в приятеля.

— Мы тогда не могли иначе, — Мамонтов понурился. — Учитель говорит, что от честного поединка и побратимы не застрахованы.

— Это кто же — учитель? Часом не Долидзе? Мамонтов простодушно кивнул. Кате отчего-то вспомнилось словечко «сэнсэй», брошенное «драгоценным» с вершин Заилийского Алатау. Как они любят устанавливать себе авторитеты!

— И что же, он хороший человек? — спросила она. Мамонтов снова кивнул, показал большой палец — во!

— У меня профессиональный интерес к хорошим людям, — Катя улыбнулась. — Будь другом, Василий, познакомь меня с ним.

— Чегой-то вдруг?

— Ну, мне надо. Ты вот в тюрьме до суда сидеть не хочешь? — Я уже сказал — мне все равно, что сделал, за то отвечу.

— Ну, правильно, вы уж небось с этим своим Буркиным сговорились. Он ведь и адвоката нанял.

— Да нет, какой там адвокат. Это так, пацан знакомый, вместе в футбол играли. Он теперь в юридической конторе одной пашет.

— Ну, Вася, ну будь человеком. Мне вот так нужно познакомиться с Долидзе. Где у него мастерская?

— Да тут, в городе. У него дом, при нем мастерская.

— Давай веди меня к нему.

— Что, прямо сейчас? — усмехнулся Мамонтов.

— Да, сейчас. Ты ведь у него ремеслу учишься. Что же, раз в год к нему заглядываешь?

— А если я откажусь, вы, что же, меня снова в камеру, на нары? — прищурившись, спросил Мамонтов.

Катя покачала головой — ну что с таким делать? Чувство мужского достоинства просто гипертрофировано.

— Да на что ты нам сдался? — вспылила она. — Что за радость с этой вашей идиотской дуэлью возиться? Только время попусту тратить. Не беспокойся, не посадит тебя никто — радуйся. Если этот твой дружок не сдрейфит, будет держаться своих показаний и дальше, никто тебя не посадит. И его тоже. Только времени на вас, дураков, сколько ухлопают зря… Ну, что смотришь? Давай двигай отсюда, тоже мне еще — «бумер» у него в гараже стоит!

— Да ладно, не разоряйся, — мирно сказал Мамонтов. — Я просто не люблю, когда на меня давят, усекла?

— Усекла. Давай выкатывайся.

— А как же к Варламу? Уже не собираешься?

Катя встала, захлопнула папку. Взяла сумку. Мамонтов отчего-то стал ее ужасно раздражать. И чего она действительно

к нему пристала — познакомь да сведи? Ей ведь просто сейчас нечем заняться в Щеголеве. Выводов экспертизы по видеозаписям она не понимает. Баклуши бить не хочет. Адрес мастерской Долидзе можно легко установить и явиться к нему вполне официально, без этого клоуна. Да и что спрашивать у этого Долидзе? Знает ли он вдову Авдюкова? Конечно, знает, если третьего дня сопровождал ее на допрос. Какие у него соображения по поводу убийства ее мужа? А если никаких — что тогда?

— Далеко идти-то? — спросила она.

— Я на машине, — ответил Мамонтов, широким жестом открывая дверь кабинета. — Так и быть — довезу вас, гражданин начальничек.

Машина Василия Мамонтова оказалась не менее удивительной, чем его «ирокез». Что это была за марка, понять было трудно. Кате привиделась какая-то причудливая помесь «козла»-вездехода и аварийного эвакуатора. Брезентовый верх отсутствовал по причине теплой погоды. Сзади была укреплена лебедка. Фар было несметное количество. На дверцах были намалеваны зелено-бурые разводы а-ля сафари. В общем, это был нелепый самодел на колесах, который, однако, имел приличную скорость и проходимость.

Сели и поехали. Мамонтов вел машину исключительно ногами — руки его так и мелькали, почти не касаясь руля. Он то прикуривал, то тянулся через Катю плотнее захлопнуть дверцу, то поправлял на шее серебряную цепочку, пряча ее под ворот футболки, то махал, беспрестанно кого-то приветствуя.

Чем и хороша открытая машина — тебя все видят, и ты всех видишь. Чем и хороши маленькие провинциальные городки под Москвой — ты всех знаешь, и тебя все знают с самого детства.

— Чао, Василий! — на ступеньках крохотной лавчонки под вывеской «Ювелирный» — стройная рыженькая, как лисичка, девушка в белой кофточке. Курит, улыбается.

— Мамонт, это кто это у тебя? Познакомь! — два загорелых крепыша в майках и «адидасах» разгружают «Газель» у витрины с надписью: «Товары для дома».

— Мамонтов! Але! Тетя Настя звонила — ты когда к Олегу в больницу еще пойдешь? — из окна второго этажа кирпичного дома послевоенной «немецкой постройки» вопит мальчишка

— Друг, Васька, слышь! Полтинник не дашь? Отдам железно — ты ж меня знаешь? — вдогонку «козлу»-вездеходу надрывается облокотившийся на забор палисадника краснолицый алкаш — сосед мальчишки с первого этажа.

Проехали все Щеголево насквозь — вдоль шоссе потянулось поле. Вдалеке на фоне темнеющей полосы леса виднелись двухэтажные кирпичные дома.

— Это коттеджный поселок «Радуга»? — спросила Катя, вспомнив Авдюкова и его вдову.

— Нет, «Радуга» у озера. А тут просто. Эта остановка «Двадцать первый километр» называется, — ответил Мамонтов.

— Хорошо хоть не сто первый, — вздохнула Катя.

Их обогнал рейсовый «Икарус». Он двинулся дальше по шоссе, а они свернули на грунтовый съезд — к домам. У первого дома под железной крышей с деревянной террасой-балконом, опоясывавшей весь верхний этаж, Мамонтов остановился.