Родимые пятна
Шрифт:
Заглушив мотор, водитель взглянул на счетчик, где торжествовала цифра триста шестьдесят восемь, повернулся ко мне и довольно-таки резко спросил:
— Рассчитаемся здесь или желаете, чтобы я вас подождал?
Французские дамочки с флагами и титьками, дрожавшие в моей сумочке, замерли в тревожном ожидании. Черт меня побери, если я знаю, что делать дальше!
— А далеко ли отсюда до ближайшего города? Он ухмыльнулся.
— До Санлиса-то? Да километра четыре. Я перевела дыхание.
— Знаете, у меня в сумочке четыреста франков. Если вы подождете меня несколько минут, мы поедем туда, где я смогу обналичить чеки и расплатиться с вами. Вы как?
С минуту он пристально смотрел на меня, потом наконец мрачно спросил:
— А что вы будете делать, если на счетчике будет четыреста десять франков?
Он, как видно, не верил, что я раздобуду еще какие-то деньги, полагаясь теперь только на объявленные четыреста и заранее оплакивая грезившиеся ему хорошие чаевые.
— Ну, выйду, не
Он пожал плечами в той экстравагантной манере, в какой пожимают плечами французы, подражая жестам любимых английских актеров. А потом все нее улыбнулся. Благодарю Тебя, Господи, за опыт Второй мировой войны, прозвучало во мне. И кто сказал, что от истории нет никакой пользы?
— Ладно, я подожду. Но вы там побыстрее. И… — я в этот момент уже наполовину вылезла из машины, — и оставьте свою сумочку.
Даже от ворот было видно, что это за дом. Глядя на подобные строения, начинаешь понимать, почему во Франции произошла революция. Он впечатлял не столько размерами, сколько своей надменностью. Высокомерно глядя на тебя сверху, он будто говорил: «Ну? Разве я не прекраснее окружающего меня мира?» И правда, он, рукотворный, будто увенчивал ландшафт, созданный матушкой-природой. Изумляло совершенство симметрии, кажущаяся легкость, чистые линии и элегантность. Я насчитала десять окошек на верхнем этаже и четыре больших окна до полу на первом этаже. Интересно, как Бельмоны распоряжаются этим особняком? Переезжают из помещения в помещение или живут во флигеле, оставляя весь дом во власти распада в духе мисс Хэвишем? [31] Местность выглядит совершенно безлюдной, и если бы не лимузин, как огромный ухоженный черный кот отдыхающий неподалеку от лестницы, можно было подумать, что дом необитаем. А что будет, если я решусь со скрипом открыть ворота и, похрустывая гравием дорожки, направлюсь к дому? Неужели и теперь, когда дело зашло так далеко, мсье не разрешит мне встретиться со своей женой?
31
Мисс Хэвишем —героиня романа Ч. Диккенса «Большие надежды», ничего не менявшая у себя в доме со дня своей несостоявшейся свадьбы.
Я положила руку на кованую завитушку ворот, глядя, не появится ли из какой-нибудь потайной сторожки старый привратник— преданный вассал, дабы с ворчанием взять мою визитную карточку. Даже погремела замком. Если слуга и был, то он не появился, зато у него имелись подручные. Они выскочили из-за кустов, растущих слева от дома, рыча и воя, троица стремительных черных ребят мускулистого сложения, способных обратить в бегство любого, кто вторгнется в чужие владения. Возвращаясь к машине, я подавила в себе желание бежать. Таксист тотчас завел мотор. В зеркале я видела, что он изо всех сил старается сохранить серьезное лицо.
До Санлиса было десять минут езды, но я так увлеклась наблюдением за счетчиком, что даже не заметила, как мы прибыли. Старинная площадь, до которой он подбросил меня, была вымощена брусчаткой, хотя средства передвижения на ней стояли исключительно современные. Набило четыреста двадцать семь франков. Я вытащила четыре банкноты и добавила к ним три десяти-франковые монеты, давно уже гревшиеся в моей ладони, поскольку я приготовила их заранее, страшась упустить тот момент, когда счетчик покажет сумму, превышающую мою платежеспособность. Он взял деньги и пересчитал их, после чего бесстрастно воззрился на меня.
— И это все?
Я подавила в себе нарастающую панику и как можно более спокойно ответила:
— Я ведь говорила вам, что у меня только четыреста франков и мелочь. Но если вы довезете меня до банка и немного подождете, я получу наличные, и вы останетесь довольны.
На лице его выразилось нечто, не совсем мне понятное, он засунул банкноты в карман, после чего вернул мне три десятифранковые монеты.
— Берите, берите! — настоятельно проговорил он. — Вам понадобится заказать себе немалое количество чашечек кофе, пока вы дождетесь открытия банка. — Ухмылка его при этом была прямо-таки омерзительна. Он включил мотор и на прощанье от души высказался: — Нечего и гонять было. Спросили бы у меня сразу, куда едет мистер Бельмон, я бы вам там, на месте, дал точный адрес. Потому что у нас каждый ребенок знает, что его загородная резиденция находится неподалеку от Вилльметри.
И, тронувшись с места, он вскоре растворился в потоке уличного движения. Я посмотрела на собственную ладонь, где лежали три монеты, и лениво спросила себя, сколько может стоит поездка на автобусе от Руасси до Санлиса. «Ханна, дорогая, — почто нежно прошептал мне на ухо голос Фрэнка, — сколько раз я говорил тебе, не торопись идти на большие расходы. Всегда обычно находится более дешевый способ получить то, что тебе требуется».
— Ох, Фрэнк, не трави ты мне душу! — громко воскликнула я и осмотрелась в поисках банка.
К моменту ланча у меня уже были деньги в кошельке и пристанище на ночь. Не отель, частный пансион, но чистый, тихий и достаточно дешевый, что хоть как-то успокаивало мою совесть, страдающую из-за сотни фунтов, брошенных на ветер — на еду, выпивку и такси. Я позвонила в парижскую гостиницу и сказала, что если им понадобится номер, они могут взять его, а я вернусь через день-два и заберу свои вещи. Затем, вслед за хозяйкой пансиона, я поднялась чуть не под самую крышу. Лестница по мере подъема становилась все уже. Из моего окна открывался вид на замысловатый узор старых крыш, над которыми чуть дальше вздымался шпиль кафедрального собора. Исключительно красиво, сказала я ей. Она кивнула в знак согласия и задержалась в дверном проеме. Я поняла это как приглашение к разговору и спросила, есть ли здесь интересные исторические памятники и здания. Кроме прочего, она поведала мне и о Вилльметри, и о красивом особняке, который можно видеть за коваными узорными воротами. А чей он? Ох! А я и не сказала? У нас все знают, что это собственность Бельмона. Здание середины семнадцатого века, когда-то принадлежало младшей ветви аристократического рода, чьи потомки избежали гильотины, только были малость не в себе из-за частых кровосмешений. Бельмон купил особняк двадцать лет назад и постепенно, комнату за комнатой, отремонтировал, вернув ему прежний блеск. Об этом-то люди знали, а больше, пожалуй, ни о чем. Бельмоны, по всему видно, люди замкнутые, особенно новая мадам. Она держится сама по себе, нигде не бывает, ни с кем не знается, разве что съездит иногда в Париж пройтись по магазинам. Санлис, видать, для нее слишком мал и слишком провинциален. Хозяйка сделала это заявление с определенным изгибом губ. Мол, не успело и двух веков пройти после революции, а уже расплодились новые богатеи, и по всему видать, что не стали демократичнее тех, прежних. Итак, кажется, пошла политика. А как насчет транспорта?
В три часа пополудни, подвернув полы юбки под себя, я мчалась на велосипеде в сторону Вилльметри; рюкзак с бутылкой вина и багетом Багет — длинный французский батон.] лежал в багажной корзинке. Это не самый лучший способ путешествовать по Франции, но уклоны были мягки, и, если верить хозяйке, одолжившей мне свой велосипед, только при такой неспешной езде и можно хорошенько рассмотреть все, что ни встретится тебе по дороге. В былые-то дни, говорила она, все французские путешественники предпочитали подобный способ передвижения, тогда ведь у всех были велосипеды, а для провинции это куда как лучше машин. После первой пары километров мне надоело чувствовать себя героиней французского Сопротивления, и я погрузилась в выработку дальнейшей стратегии. Даже физическая активность казалась отдыхом после стольких дней, потраченных на перепахивание глубинных залежей моего сознания. Дождь давно прекратился, выглянуло солнце. Выехав из городка, я через некоторое время остановилась и сняла с себя шерстяную кофточку. Благодаря дыре в озоновом слое воздух был прогрет слишком, пожалуй, сильно для марта, но, как истинный друг планеты Земля, я радовалась всякой погоде, не возлагая вину за неудобства на матушку-природу. По пути мне встретилась парочка велосипедистов, старик и молоденькая женщина с младенцем, укрепленным у нее на спине. Мы приветствовали Друг друга взмахами рук. Больше никто навстречу не попадался, и велосипед начал казаться мне машиной времени. Возможно, доехав до особняка Бельмона, я наткнусь там на бледных аристократов в пастушеских одеяниях, изображающих бедняков, а Кэролайн Гамильтон останется лишь воспоминанием о будущем. Кэролайн Гамильтон, приемная дочь моей клиентки, юная танцовщица, прыгнувшая с речного берега, унося на тот свет младенца, готового выйти на этот свет. Тайна. Потому-то меня сюда и занесло. Я не вспоминала о ней с самого утра, а само это утро казалось мне сейчас страшно далеким. В порядке эксперимента я вообразила, что иду по ее следам, погружаюсь в глубь страны, прислушиваясь к трелям французских сверчков и редким петушиным выкрикам. Была ли она счастлива здесь? И если да, то долго ли? И чье семя заполучила в свое лоно под этим летним солнцем? Возможно, в конце пути ответ отыщется. Я почти видела плоды, созревающие в зарослях бельмоновских владений и ожидающие, когда их сорвут. Дорога пошла под уклон, и велосипед мчался теперь к основанию холма. Если я когда и чувствовала свою непобедимость, то именно теперь.
Вилльметри был так мал, что я чуть не проскочила мимо него. Не больше деревни, несколько домов, а вокруг опять поля и перелески. Передо мной была прямая дорога, в отдалении делавшая долгий плавный поворот. Похоже, это именно то место, где мы с моим лихим водилой потеряли лимузин из виду, вернулись и, повернув направо, вскоре достигли железных ворот. Я неторопливо проделала тот же путь, заметив блеснувшие над кронами деревьев башенки, будто шахматные фигурки обступившие с четырех сторон кровлю особняка. Я постаралась унять нервную дрожь. Почему бы тебе, в самом деле, не отступить, прошелестел где-то внутри вероломный голос? Да нет, сыщица, прикрикнула я на себя, это всего лишь ветер воет в полях. А голос все свое: прислони велосипед к дереву, присядь на пенек, пожуй хлебушка, запей его винцом и улетай домой с бутылочкой кальвадоса и воспоминаниями о ранней французской весне. Нет уж, Ханна, пожуешь после работы, а отдыхать будешь на ходу. Бросай свой велик и отправляйся туда.