Родимые пятна
Шрифт:
— Она ушла от нас месяцев примерно шесть назад, — вмешался в разговор красивый, похожий на фавна малый, длинным ресницам которого позавидовала бы любая красотка. — А где она теперь, мы не знаем.
— Ох, простите, а вы не знаете, почему она ушла?
— Нет, не знаю. Может, просто пресытилась нашими трупами? — сказал он, проказливо исказив слово «труппа». — Наверное, захотелось перемен. Видит Бог, рано или поздно это случается с каждым из нас.
И девушки рассмеялись, будто он и вправду сказал что-то страшно остроумное, хотя это было далеко не так. Но кто их, танцоров, поймет… Иной мир. Возможно, и Кэролайн Гамильтон находила его шутки смешными. Откуда мне знать? Я торчала возле них, чувствуя свою неуместность. Маргинал— вот то, что мы, частные детективы, собой представляем. Это позволяет нам сохранять нравственное чувство, когда все другие вокруг его теряют. Иногда это срабатывает, иногда — нет.
— Может,
Парень пожал плечами.
— Попробуйте расшевелить этих птичек. Но предупреждаю, они скверные девчонки. Когда речь идет о лишней работе, они сразу стараются улизнуть. И стоит смыться одной, за ней тотчас остальные.
Все они опять захихикали, так что мне не оставалось ничего другого, как только удалиться.
Но юмор, знаете ли, подчас просто защита от боли. Побывав в студии «Херувим», вы бы лучше поняли, почему моя первая фраза их так позабавила. Я, конечно, читала «Пенни», книжку Уэллс, или как бишь ее там звали, — и знала, что условия работы в танцевальных студиях напрочь лишены романтического ореола, но «Херувим» оказался еще более жуткой дырой, чем я ожидала. Никакая это не балетная труппа, а просто второразрядная школа танцев. Не удивительно, что они так грубо меня отшили. По пути к кабинету владелицы студии я заглянула в пару замочных скважин. Некоторые из юных женщин держались на пуантах весьма неуверенно, а остальные своими движениями напоминали скорее Джейн Фонду, нежели Марго Фонтейн. Когда я в конце концов умудрилась найти дверь с нужной надписью, то владелица кабинета повела себя так, что, по сравнению с ней, девушки и парень из кафе показались мне просто милыми болтунишками.
— Она была здесь, потом ее не стало.
— Что это значит?
— Это значит, что она появилась в январе, вела занятия с несколькими группами. Я ангажировала ее для ведения весенних и летних классов, но она подвела меня. Больше я о ней ничего не слышала.
Эта особа вытащила сигарету розовыми наманикюренными ногтями. Лак для ногтей был того же цвета, что и губная помада, и костюм. Даже ее белокурые волосы определенно отдавали чем-то розовым. Видно, кто-то недобрый сказал этой дурочке, что розовый цвет ей очень идет. Ох, люди подчас бывают так жестоки!
— И что было дальше?
— Я потеряла ее из виду. В апреле или мае, кажется…— Возникла пауза, я терпеливо ждала. — Да, точно, в мае, — наконец проговорила она, явно желая потерять из виду и меня.
Потрачено шесть часов, а я все еще без толку тычусь в разные стороны. Месяц туда, месяц сюда… Кэролайн Гамильтон семь месяцев назад исчезла из дома, исчезла с места работы, но мисс Патрик она писала еще шесть месяцев. Занятно.
— А вы не знаете, куда она подевалась? — спросила я, чувствуя себя утопающим, который хватается за проплывающую мимо соломинку.
— Не знаю, да и знать не хочу.
Интересно, в разговоре с мисс Патрик она была столь же учтива? Меня угнетала мысль о пятидесяти фунтах стерлингов, которые я до сих пор не отработала. Но я держалась, надеясь, что меня от этой особы не стошнит. Передала ей свою визитку.
— Сообщите мне, если она появится, хорошо? Это важно.
— «Ханна Вульф, частный детектив», — прочитала она. — Забавно. Вы совсем не похожи на сыщика.
— Да уж… Но это одно из условий нашей работы.
Она перевернула карточку, почувствовав продавленные отпечатки букв. Видели бы вы, как это ее покоробило. Да я и сама была огорчена, когда впервые ощутила этот дефект, вызванный дешевизной бумаги.
— Интересно, почему все так интересуются тем, куда она делась?
— Все? — переспросила я просто так, на всякий случай.
— Ну, не все… До вас тут еще кое-кто интересовался.
— Кто же? — спросила я, впрочем уже предугадывая ответ.
— Ну, одна почтенная леди спрашивала, не отправилась ли, мол, девушка в какое-нибудь путешествие. — Тут эта розовая дрянь рассмеялась. — Не буду ли я, мол, любезна ответить?
— И вы ответили ей?
— Естественно. Но сообщила не больше, чем вам. Она исчезла, а куда— я и понятия не имею. Да что случилось? Это в самом деле так важно?
Похоже, розовая особа насмотрелась фильмов, где у детективов денег гораздо больше, чем мозгов.
— Да нет, ничего особо важного… — ответила я с любезной улыбкой. — Если, конечно, вы не сообщили почтенной леди чего-нибудь более существенного.
Наступил ее черед улыбнуться, но несколько растерянно.
— А где в самом деле она может находиться?
— Ну, где-нибудь да и находится. Надеюсь только, что не в морге.
И она перестала улыбаться. Поверьте мне, всякую дуру можно заставить шевелить мозгами. Моя матушка могла бы гордиться мной. Когда я встала и направилась к дверям, то думала о том, что надо быть немного экономнее и не тратить оплаченное время на чужую глупость. Но все же надо попытаться хоть что-то из нее вытащить. На пороге я обернулась.
— Вот еще что. Кто тот парнишка с огромными ресницами? Он был в кафе с девушками и оплатил их ланч.
Кроме того, подумала я про себя, он большой остряк.
Она пожала плечами.
— Ведь это не я, а вы частный детектив, мисс… мисс…
Пока она заглядывала в мою визитку, дабы уточнить имя, я уже вышла.
На улице шел дождь. Кто-то спер с моей машины антенну, спасибо хоть стерео не тронули. Но я и без антенны умудрилась поймать третью программу и теперь вслушивалась в звуки музыки, не то Брамса, не то Бетховена, что немного скрасило послеполуденное время, посвященное слежке за подозреваемым, как назвал бы это Фрэнк. Я всегда пользовалась этим прекрасным термином, когда приходилось ждать. Но ожидание имеет и свои маленькие радости. На какой другой работе вам будут платить за то, что вы сидите и, слушая музыку, предаетесь приятным размышлениям, в то время как ваши глаза привычно следят за происходящим? Я вспомнила учительницу, обучавшую меня в юности искусству танца. А она, признаться, была отличным наставником, и если бы не обстоятельства, круто изменившие мою судьбу, после шести месяцев занятий с ней я непременно стала бы артисткой, лишь бы угодить ей. Где-то на чердаке родительского дома все еще хранились свидетельства моей одержимости— несколько ужасно безжизненных, нарочито манерных фотоснимков. Страшно подумать, сколь многие судьбы были искалечены из-за глупых девичьих фантазий. Представляю, какое впечатление произвела мисс Патрик на юную дочь фермера, отчаянно жаждавшую выбиться из серой действительности и достичь такого же изящества и величия. Я была настолько подавлена всеми этими размышлениями, что прослушала название симфонии, но главного не упустила: было уже 6.15 вечера, а Реснитчатый так и не появился. Похоже, после ланча на работу он не вернулся. Ну что ж, завтра, как говорила в «Унесенных ветром» особа намного более привлекательная, чем я, будет новый день.
Дождь припустил сильнее, и я поехала в северном направлении. Мне, признаться, доводилось в жизни чувствовать себя победительницей, но этого надо было уметь дождаться. Сначала всегда трудно, будто оказываешься в чужой стране, не зная ни ее языка, ни обычаев, так что требуется время для акклиматизации. Особенно если дело касалось исчезнувших людей. Кто бы они ни были, поначалу для вас это всего лишь плоды чужого воображения. Когда вы находите их, они всегда не похожи на то, как вы их себе представляли. Если я найду Кэролайн Гамильтон, она может оказаться похожей на всех вообще балетных девушек или, напротив, отличной от всех, свежей и оригинальной, но затиснутой в рамки общей участи.
Вернувшись домой, я написала отчет о своих действиях в этот день. Много времени это не заняло. В моем распоряжении оставался целый вечер. Если бы это был не Лондон, а Лос-Анджелес, Чикаго или даже Нью-Йорк, я, помотавшись днем по улицам, сидела бы теперь в одном из дюжины местечек, где частный сыщик может чувствовать себя как дома. Я представила, как сижу у стойки бара, помаленьку прихлебываю бурбон и обмениваюсь с барменом рецептами коктейлей или макаю французское жаркое в лужицу кетчупа, а чуть позже какая-нибудь официантка Кирсти доливает кофе в мою чашечку. Образы, конечно, не слишком возвышенные, но гораздо более яркие и убедительные, чем реально существующий китайский ресторанчик на Холловэй-роуд, торгующий блюдами навынос, где вам предлагают ростки фасоли с морскими водорослями, или местный паб, где женщина, пьющая в одиночестве после восьми часов вечера, смотрится, как клизма на витрине, и соответственно себя чувствует. Я подумала было, не позвонить ли своему прежнему дружку и не пригласить ли его выпить. Но прошло три месяца, это много. Расставшись, можно, конечно, время от времени что-то и повторить, но особой нужды в том я не испытывала. Сказать по правде, не так уж много осталось людей, с которыми мне хотелось бы водить компанию. К тому же в полумраке, без верхнего света, который озарял бы сальные следы пребывания мисс Эволюции, моя квартирка казалась почти уютной. Я приготовила себе немного спагетти с мясным соусом и открыла бутылку кьянти. Затем, прихватив пульт от телевизира, завалилась в постель и несколько минут смотрела фильм с Клинтом Иствудом, где мужики смертным боем молотили друг друга железными кулаками и при этом чувствовали себя как ни в чем не бывало. Единственный раз в жизни один сукин сын ударил меня в лицо, и я до сих пор помню оглушительную боль от сломанных костей, которая пронзительно отдалась во всех закоулках мозга. Я неделю не могла говорить, и при хорошем освещении на моем лице до сих пор видна вмятина от удара. А Клинт после столь зубодробительного и гибельного, по сути, мордобоя проснулся в постели с блондинистой куколкой, и на лице его не было ни единой царапины. Я заснула раздраженной, и мне снились плохие сны.