Родина крылья дала

Коваленок Владимир Васильевич

Вместе с А. И. Лазаревым и С. В. Авакяном я и А. Иванченков работали над книгой «Атмосфера Земли с «Салюта-6». Она вышла в Гидрометеоиздате в 1981 году. Леонид Попов и Думитру Прунариу в мае 1981 года доставили мне на борт «Салюта-6» экземпляр этой книги. Я держал в руках красиво изданную книгу с фотографией на обложке нашего с Иванченковым выхода в открытый космос, испытывая удивительное чувство волнения, радости, гордости. Это был первый научный труд, изданный с моим участием отдельной книгой. Научных статей и публикаций было много, а книга была первая. Однако взволнован я был совершенно другим — подплывая к иллюминатору, снова и снова видел то, о чем мы рассказывали в книге. Может, это покажется слишком банальным, но встреча на орбите с книгой, среди авторов которой значилось и мое имя, осталась в памяти. Поэтому экземпляр книги, один-единственный оставшийся в моей библиотеке, так дорог мне. Я часто беру его в руки, чтобы в мыслях побывать в космическом полете, снова увидеть краски космоса и красоту Земли.

Хотелось, чтобы наши последователи научились видеть и понимать ее, Землю, раньше, чем получилось это у нас. На летающих лабораториях

вместе с учеными и специалистами по геологии, лесному и сельскому хозяйству мы занимались обучением будущих экипажей орбитальных станций методике визуально-инструментальных наблюдений. Нас можно было встретить в Слободзейском районе Молдавии. Колхозники, работавшие на полях, с удивлением рассматривали военного человека со Звездой Героя Советского Союза на груди, считавшего оставшиеся после уборки колосья и зерна, появлявшегося на этом же месте осенью и фотографировавшего проросшие зерна, включавшего какую-то аппаратуру. Подходили, расспрашивали нас. Узнав, что мы тоже специалисты по сельскому хозяйству, удивлялись, но тут же предлагали свою помощь. А агроном даже попросился с нами в полет. Его включили в состав рабочей группы: он должен был показать нам границы колхоза и помочь разобраться с высоты полета в мозаическом рисунке сельскохозяйственных культур. Перед этим мы предупреждали руководство колхоза об изобилии жужелицы на их полях. Но агроном нам не верил. А когда увидел замысловатые узоры полей, поврежденных этим вредителем, дело дошло до смешного и грустного. Он тут же попросил валидол из нашей бортовой аптечки. Валидола там не было. Тогда он потребовал поскорее приземлиться. Сначала мы думали, что агроному стало плохо, потом поняли — хотел немедленно доложить результаты увиденного правлению, чтобы не мешкая начать пересев полей. Ждать урожая от почти пустого поля было бессмысленно. А как часто мы видели прекрасные «живые» поля, объезжая их на велосипеде или обходя пешком вдоль дороги. Это характерная особенность распространения болезни полей и в Молдавии, и на Кубани, и в Ставрополье, и в Казахстане — посевы вдоль дороги зачастую во много раз лучше, чем на всей площади.

Наши трассы пролегали над горами Памира, широкими просторами Средней Азии, много летали над Каспийским морем, появлялись и над Черным. Каспийское море представляет собой Мировой океан в миниатюре. Здесь можно обнаружить все интересующие космонавтов океанологические образования. Каспий очень удобен для обучения наблюдениям новых 'экипажей. Хорошо виден планктон, есть фронты и фронтальные зоны, есть меандры, зоны апвеллинга, течения. Короче говоря — наиценнейшая модель Мирового океана. Однако все чаще и чаще я стал помышлять о полете над Тихим океаном. Когда я летел отдыхать на Кубу, около десяти часов провел над Атлантикой. Не отрываясь от иллюминатора, всматривался в водную поверхность. Пришел к выводу, что до полета в космос каждый член экипажа — командир, бортинженер и исследователь — должен пролететь над океаном. Руководство Центра подготовки поддержало предложение группы научных экспериментов, и мне было предложено возглавить одну из экспедиций на Дальний Восток для подготовки экипажей по программе исследования природных ресурсов Земли. Конечным пунктом маршрута значился Петропавловск-Камчатский. С его аэродрома мы должны были полететь над Тихим океаном — на полный радиус действия нашего самолета. В полет мы пригласили специалистов Госцентра «Природа», научного-производственного объединения «Аэрогеология», лесников, гляциологов, гидрологов. Наш маршрут пролегал через всю страну. Мы смотрели на свою Родину под крылом самолета и учились космическим делам. В составе готовящихся к полетам космонавтов были Анатолий Березовой, Валентин Лебедев, Юрий Малышев, Виктор Савиных, Леонид Кизим и другие. Чем ближе подлетали к Дальнему Востоку, тем все большее нас охватывало волнение. Временами мы садились рядом и думали о предстоящей встрече во Владивостоке. Она волновала меня, она волновала Алексея Михайловича Муромцева, который также участвовал в нашей экспедиции. Вспоминаю, как во время космического полета, в сентябре 1978 года, когда наступила полная уверенность в безошибочном определении биопродуктивных зон, Алексей Михайлович попросил помочь рыбакам Дальнего Востока. Дело в том, что рыболовная флотилия пришла на «свое» место, но рыбы не было. Несколько суток я вглядывался в воду в указанных координатах, но ничем помочь рыбакам не мог — вода была чистой. Желаемые оттенки я обнаружил на одном из ответвлений течения Куро-Сио, но они были километрах в пятистах от того места, где находились промысловые суда. Я передал новые координаты местоположения промысловой зоны. Как потом стало известно, к радиограмме отнеслись скептически. Но один из капитанов задумался все ж и пошел в новый район. Он заполнил свои трюмы за одни сутки и вызвал к себе всю флотилию. Так вот, во Владивостоке предстояло встретиться с рыбаками этой флотилии… До этого я уже встречался с рыбаками западного бассейна в Риге и северянами в Мурманске, где увидел настоящее царство рыбных блюд, а вернее, блюд из продуктов океана. Именно там я понял, что не зря на космической станции висел у иллюминаторов. Океану есть что скрывать в своих недрах.

Однажды Алексей Михайлович Муромцев серьезно сказал:

— Садись, оформляй все в единое целое. Тут не только кандидатской диссертацией пахнет.

Я согласился, а Алексей Михайлович стал моим руководителем. Чем больше работал над полученными результатами, чем больше и глубже знакомился со специальной океанологической литературой и материалами обработки данных автоматических космических летательных аппаратов, тем больше и больше убеждался, что исследование Мирового океана из космоса с пилотируемых космических кораблей и станций надо продолжать. Нужно было теснее завязывать сотрудничество с учеными океанологами. Возникли и новые проблемы. Ведь наши океанологи в космосе не были и не могли ответить на некоторые вопросы, возникшие у нас, космонавтов. Почему, например, хорошо можно видеть сквозь толщу воды? Ведь видел же Севастьянов Среднеатлантический хребет подводного рельефа, я тоже видел. Почему? Подтверждения из биопродуктивных районов давали сведения о наличии морских организмов на двухстах-трехстах метрах. Ответ найти было, казалось, невозможно. Я снова обратился в Институт физики АН БССР. Известный ученый Элеонора Петровна Зеге, знающая гидрооптику атмосферы, геофизические процессы, после встречи сказала:

— Владимир Васильевич, вы же грамотный человек. Того, о чем вы говорите, никогда быть не может. Любое измерение в надир даст лучшие результаты, чем наклонное. Физика проста — тоньше слой атмосферы, через который должен пройти отраженный от исследуемого объекта сигнал.

Эти слова я записал в свой блокнот. Но продолжал настаивать на своем. Не скрою, намеки на недостаточное знание физики были не по душе, чувствовал, что иной раз я и румянцем покрываюсь, когда не могу возразить, что вертикаль к поверхности всегда короче наклонной. В этот научный спор втягивалось все больше и больше специалистов. Некоторые из них соглашались со мной. Это уже несколько меняло дело. Значит, не один я «плохо знаю физику вещей». Однажды кто-то вспомнил о неудачно снятых индикатрисах одного водного бассейна: их снимали дважды и дважды отправляли в архив. Результаты были неожиданными, они выходили за нормы принятых мнений. Об индикатрисах забыли. Спустя восемь лет о них вспомнили, просмотрели их снова. Я смотрел на чужие кривые, не понимая условий их снятия. Однако спросил, что означают выступы и на какие углы визирования они приходятся. Пересечение длин волн и максимум контраста приходился на углы, под которыми я из космоса наблюдал цветовые контрасты на поверхности океанической глади. Тогда я снова встретился с Элеонорой Петровной. Эта длинная история закончилась просто: на II Всесоюзном съезде океанологов был представлен доклад «Функции яркости системы атмосфера-океан на верхней границе атмосферы и особенности наблюдения пространственных контрастов из космоса». Авторов было двое: Э. П. Зеге, В. В. Коваленок.

На I Всесоюзную конференцию «Биосфера и климат по данным космических исследований», которая состоялась в Баку 29 ноября — 3 декабря 1982 года, мы представили второй доклад «Оптимизация условий наблюдения пространственных контрастов океана с самолетов и космических кораблей». Оба доклада имели большой успех и вызвали интерес ученых-океанологов.

Я никогда не напоминаю Элеоноре Петровне о тех ее словах. Но все же оказалось, что при визировании по наклонной дальности кое-что в океане видится значительно лучше, чем при визировании в надир.

Снова к «Салюту»

С волнением перелистываю страницы дневника третьего космического полета, в котором с Виктором Савиных мы провели 75 суток с 12 марта по 24 мая 1981 года. Полет интересный, сложный, трудный, получивший неоднозначные оценки специалистов. Для меня и Виктора он во всех отношениях был испытательным. Мы испытывали новый, хотя и четвертый по счету, транспортный корабль «Союз Т-4», полет испытывал нас, экипаж.

Простых полетов не бывает. А космонавт — обычный человек. Поэтому и он остается всегда таким, каков он есть, со своими недостатками, самолюбием, умением огорчаться, обижаться, быть даже вспыльчивым. Вот и этот полет мог быть прекращен досрочно по моей вине. Это было бы ошибкой, ошибкой неоправданной и необоснованной. Однако — все по порядку.

«12 марта 1981 г. День первый. Пишу в «Союзе Т-4». Вспоминаю, что было накануне старта. В этот день проснулся с хорошим настроением. В окно светило яркое весеннее солнце: в Казахстане уже чувствовался приход весны. Лежал в постели, думал о полете. Он у меня третий. Я спокоен за все, но есть волнение от ответственности: наш экипаж третий из числа тех, кто пойдет на «Союзе-Т». А станция мне знакома, но… там ведь столько работали… Столько изменений… Через десять дней к нам придет экспедиция посещения. Надо успеть разгрузить «Прогресс-12». А как Виктор будет себя чувствовать? Как быть, если у него возникнут вестибулярные расстройства? Нас ведь и посылают из тех соображений, что, имея 140-суточный полетный опыт, я смогу организовать работу так, чтобы международная экспедиция, придя вскоре после нашего прибытия на станцию, в этот же день могла состыковаться.

Время шло медленно. Завтракать не хотелось. Выпил молока, съел немного зелени. Потом пошли смотреть «Белое солнце пустыни». Здесь, на космодроме, я смотрю его «официально» шестой раз. Три раза — как дублер, третий раз — как командир основного экипажа. До обеда время шло незаметно, после обеда ушел отдыхать.

Проснулся. Позвонил Нине. Переживает… Сколько она вынесла за эти полеты… По телефону услышал… слезы.

Пора собираться. Врачи проводят свои исследования, напутствуют, советуют. Пошел к Виктору, предупредил, чтобы он не волновался в момент отделения второй ступени носителя — этот период сопровождается незначительным уменьшением перегрузки, воспринимается как отказ двигательных установок. Виктор писал письма. Я свои написал — матери в деревню и депутатские. Пришлось и на космодроме заниматься депутатскими делами.

Вячеслав Зудов, мой дублер, переживает, но держится молодцом. Ведь должен был идти он, а я — дублировать. Решили послать меня, потому что специалисты опасаются за состояние станции. Летает она три с половиной года, и новичку на ней будет трудно. Предстоит выполнить много сложных ремонтных работ, связанных с кабельной сетью, с разъемами под напряжением.

Вспомнился прилет на старт 26 февраля. Уж больно волнуют меня эти минуты. Нас ждала Госкомиссия. От самолетного трапа до места рапорта несколько метров. Я их считаю первыми шагами к кораблю. Доклад короткий, но в самолете я несколько раз повторил его про себя: «Товарищ председатель Государственной комиссии, экипаж космического корабля «Союз Т-4» прибыл на космодром для проведения предстартовой подготовки. Командир экипажа полковник Коваленок».