Родина (Огни - Разбег - Родной дом)
Шрифт:
— Что же это за планы такие? — неохотно, покоряясь блеску девичьих глаз, спросила Ольга Петровна.
— О! Мы создаем бригаду, какой на заводе еще не было! Мы будем называться: первая женская бригада электросварщиц!
Соня вскинула голову и тряхнула своими подвязанными косками.
— Месяц, а то и меньше, может быть, мы будем учиться, а потом покажем, как и мы можем громить фашизм!..
«Смотри-ка, а она ведь прехорошенькая!» — невольно призналась про себя Ольга Петровна, полная ревнивого изумления и недоверия: да неужели в самом деле может эта молоденькая девушка из хорошей семьи так сильно увлекаться мыслями о том, как она будет сваривать корпус танка? Ольга Петровна представила себе темные шеренги танков на Лесогорской ветке, вспомнила густой рык танковых моторов, которые будят ее на заре, и ей стало смешно: «У этой девочки просто горячая голова фантазерки!»
— Значит, так: с завтрашнего дня мы начнем учиться электросварке. Пока мы будем бригадой учениц, а в октябре уже начнем работать самостоятельно! Настенька, что с вами? Вы боитесь за мальчика?
— Боюсь… — вдруг заплакала Кузьмина… — Остались мы с ним одни на свете…
Соня притянула к себе понурившуюся Анастасию.
— Миленькая моя, верьте, у вас сила есть, есть! А мы поможем вам ребеночка вырастить.
— Брось кукситься, всамделе, Настя! — решительно промолвила Глафира и кивнула на Соню. — Гляди, как деваха-то наша за всех убивается… и ее пожалеть надо! Наше слово твердое, Сонечка: будем с тобой робить!
— Ольга Петровна, а ведь мы на вас надеемся. Пойдете в нашу бригаду электросварщицей?
— Право, не знаю, — замялась Ольга Петровна, — это так неожиданно… Сумею ли я?..
— Сумеете! — уверила ее Соня. — Когда душа загорится, вы столько сделаете, что сами удивитесь!
Ольга Петровна снисходительно улыбнулась. Но в то же время в предложении Сони было кое-что заманчивое: можно расстаться с постылым мартеновским цехом, не встречаться с Ланских, уж лучше быть под началом этой восторженной девочки.
— А знаете, Соня, — как бы раздумывая, произнесла Ольга Петровна, — я, пожалуй, согласна вступить в вашу бригаду.
— Ну и чудесно! Я была в этом уверена! — и Соня обняла Ольгу Петровну.
— Юля! Теперь за тобой очередь! — крикнула Соня, устремляя к девочке взгляд темносерых глаз.
Юля, сидя на крылечке и наблюдая за всей этой картиной, вспомнила утренний свой разговор с Соней. Юля шла на завод, а Соня в комитет комсомола. Сначала Юля жаловалась, что ей и тете очень тоскливо жить в Лесогорске, а потом набралась духу и спросила Соню, почему обе они, Шанины, чувствуют себя такими слабыми в жизни. Соня ответила просто: «Вы не знаете, для чего живете». Но разговор пришлось прервать — девушки подошли к заводу.
Сейчас Юле стало ясно: ей хочется походить на Соню. Но тут же она втихомолку вздохнула: нет, никогда ей не быть такой, как эта девушка.
— Так пойдешь к нам в бригаду, Юля? — повторила свой вопрос Соня, и Юля, вдруг обрадовавшись, ответила:
— Да, пойду!
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
ДЕЛА И ДНИ ТЕРБЕНЕВА
Дела Алексея Никоновича шли «ни шатко, ни валко», как он сам вынужден был себе признаться. Заявление его в обком партии «на неопределенное время застряло под сукном», как выразился «друг Пашка». Кстати, и уверенность «друга Пашки» в успехе тербеневского заявления заметно увяла. Он признался Алексею Никоновичу, что уже пытался «подсунуть» заявление секретарю обкома, но результат получился самый неожиданный. Секретарь обкома «в резкой форме» потребовал не отнимать у него времени на разбор несерьезных заявлений, а потом сердито спросил, подходящего ли заместителя выбрал себе Михаил Васильевич Пермяков.
Алексей Никонович, еле сдерживаясь, выслушал информацию «друга Пашки» и не поссорился с ним только потому, что боялся потерять в его лице «своего» человека. Правда, «друг Пашка» тут же намекнул, что многие провалы хорошо кончаются: иное заявление месяцами лежит без движения, и вдруг ступает день, когда о нем могут вспомнить, и тогда для подавшего заявление «картина меняется». Но это было слабое утешение для Алексея Никоновича.
«Провал, конечно, явный провал! — удрученно думал он, крупным шагом расхаживая по своему кабинету. Вся беда моя в том, что у меня в обкоме «своего человечка» нету, а Пашка ведь только помощник, авторитета в обкоме не имеет. Будь у меня свой авторитет, секретарь обкома прислушался бы к моим словам, как к сигналу… да, да! А отчего у меня нет авторитета? Мешают!.. Пластунов, Костромин мешают, да и директор гнет туда же… Сейчас он малость ослабел из-за смерти сына, а вот как оправится, тоже так нажмет на меня, а ручища у него, когда разъярится, тяжелая! — Алексея Никоновича даже передернуло. — Вот тут и попробуй, завоюй авторитет, когда эти три кита тобой помыкают!..»
В дверь кабинета нетерпеливо постучали.
— Кто там? — сердито спросил Алексей Никонович.
— По срочному делу! — глухо сказали за дверью.
Увидев на пороге Артема Сбоева, Алексей Никонович возмутился:
— Что за безобразие? Врываться без предварительного звонка?
— Я звонил несколько раз, никто не отвечал, — тоже с сердцем бросил Артем.
— Можно через начальника цеха сказать…
— А я желаю прямо в глаза тебе сказать! — и Артем устремил на Тербенева полный ярости взгляд. — Стой, не перебивай! Надо каждому помнить, что на заводе у нас время трудное, нам надо разбег взять настоящий, какого от нас фронт требует… а тут… помеха на помехе! Я потому желаю прямо тебе сказать, чтобы ты потом не вертелся и не болтал, что я тебя обошел.
— Прошу… без тыканья!.. из мальчишек вышли… да и дисциплину надо знать: вы, товарищ Сбоев, разговариваете с заместителем директора.
— Ладно, примем к сведению. Так вот, уважаемый заместитель директора, совершенно официально объявляю вам: благодаря вашей по-ли-тике пролет малых станков в механическом цехе дал только сто пятьдесят процентов плана, а мог дать более пятисот процентов!.. Вот что ваша политика делает!
— Опомнитесь, инженер Сбоев! Что вы мелете?
— Нет, я вас спрашиваю: почему до сих пор не размножено полностью приспособление к станку, которое предложили Игорь Чувилев и Игорь Семенов? Почему?
— Не знаю я ваших Игорей, спрашивайте об этом начальника цеха Мамыкина.
— Мамыкина… ха, ха!.. Довольно я вымаливал от него по одной штуке в неделю… Довольно!.. Вот из-за таких, как ваш Мамыкин, мы не можем двигаться вперед, как хотелось бы, Мамыкины и им подобные мешают этому движению вперед! Он нового боится, как черт ладана, а нас лениво слушает, только потому, что ему больше по носу ваша линия: все бы только сверху, административно, чтобы умом только начальство блистало, а у других своих-де мыслей нету!.. Стара песня, этак думали годиков тридцать-сорок назад!.. А мы…
— Довольно! — презрительно прикрикнул Тербенев. — Зачем вы, собственно, ко мне ворвались? Что вам надо?
Вместо ответа, Артем быстро шагнул к письменному столу и положил руку на рычаг телефона.
— Мне надо, чтобы вы, уважаемый товарищ Тербенев, взяли вот эту трубку и позвонили бы Мамыкину: пусть он немедленно предоставит всему пролету малых токарных станков потребное количество приспособлений Чувилева и Семенова… и пусть Мамыкин вообще наладит массовое их производство, — мы не скареды, мы ведь и другим заводам наш опыт передадим!