Родина (Огни - Разбег - Родной дом)
Шрифт:
Почти у самого общежития оба Игоря нагнали двух путешественниц — тетку и племянницу. Позади них, согнувшись под тяжестью узлов и растрепанного чемодана, еле шагал Толя Сунцов. Глаза его устало моргали, лицо побагровело, он обливался потом.
— Тоже, нар-род! — презрительно бросил севастополец. — Всю дорогу эти две гражданки рыда-али и весь белый свет проклинали, будто у них у одних домик да садик немцы разбомбили!.. Люди побольше потеряли, да вот не плачут же!
Почти одновременно все пятеро подошли к крыльцу барака.
— Боже ты мой! — жалобно воскликнула тетя, всплеснув руками. — Вот в этом ящике нам придется жить?.. Юля, куда мы попали?!
— Тетя, не надо!.. — беспомощно взывала Юля.
— Довольно вам трагедии разводить! — вдруг вспылил Семенов. — Барак как барак, стекла в окнах имеются… Мы вон в Севастополе в подвалах жить научились, а то и просто в пещере или под скалой…
— А мне какое дело? Я тут при чем? Живите, как хотите. Вот еще!.. Всякий мальчишка еще учить меня будет! Вот жизнь пришла! — вспылила приезжая гражданка.
— Успокойтесь, товарищи, успокойтесь, — смущенно бормотал Чувилев, услышав в конце коридора знакомые раскаты голоса Олимпиады Маковкиной.
С ней уже вступил в объяснение Сережа, который с группой встреченных им ребят подошел раньше других к «запретной зоне» — двери кладовой.
— Не отопру! Не пущу! Нет у меня никаких запасов! Нет! Я вам не фабрика!! — кричала, как под ножом, Олимпиада.
— А я говорю: откроешь — и откроешь! — вдруг пронзительно выкрикнул Сережа.
— Полундра-а! — усмехнулся Игорь-севастополец и потянул за собой Чувилева.
Олимпиада Маковкина, расставив короткие ноги и вцепившись пятернями в дверные косяки, стояла, широкая, толстая, как тумба, врытая в землю. Чувилев повысил голос:
— Это что за отказы? Общежитие для того и открыто, чтобы все наши ребята здесь жили… Оборудованием оно теперь довольно обеспечено…
— Ну тебя! — взвизгнула Олимпиада и еще злее впилась пальцами в дверные косяки. — Что за напасть такая, всамделе?.. Всякий мальчишка распоряжаться хочет!..
— Ай-яй, красавица! Ай, королевна!.. Ну и голосок благословенный — на конце улицы слыхать!.. Не иначе, думаю, наша Олимпиада с ребятками ласковый разговор ведет! — раздался чей-то насмешливый, покряхтывающий голос.
На пороге появился малорослый старичок в темносинем рабочем халате, поверх которого, как осенний кленовый лист, горела рыжая бороденка, тронутая сединой.
— Дедушка Тимофей! — шумно обрадовался Игорь Чувилев.
— Здорово, ребятки! — засмеялся дедушка Тимофей, пронзая Олимпиаду острым взглядом аквамариновых глазок. — Вот везу на станцию целый грузовик нашей продукции — ящички снарядные. Слышу, Олимпиада Маковкина бушует, кого-то не пущает… так, что ли, королевна?
Кругом засмеялись, посыпались шуточки. Олимпиада сразу присмирела.
Дедушка Тимофей еще несколько секунд озирал растерявшуюся завхозиху, а потом грозно помахал небольшим, но крепким кулаком.
— Ну, что стоишь, словно слепая? Не видишь, как ребята уморились за дорогу? Распахивай дверь в свое царство… ну! Вот и открылась дверь, слава тебе господи! Ребята-товарищи, кто у вас за старшого? Принимай добро!
ГЛАВА ВТОРАЯ
РОДНАЯ ЗЕМЛЯ
В тот день в печи № 1 у Александра Нечпорука шла обычная варка стали. Он сварил ее в этой печи уже не одну тысячу тонн, и весь ход работы — от завалки печи до пробивания летки — был выверен «до последней секунды», как любил прихвастнуть Нечпорук. Но сегодня ему казалось — сталь шла как-то особенно легко, и усталость он почувствовал позже, чем обычно. Завалки, проходили минута в минуту, и кип в печи начинался тоже без промедления, и на доводку металл в его мартене словно даже поторапливался: скорей, скорей бы вырваться на волю!
Шла уже третья плавка. Нечпорук выпил у киоска большую кружку газированной воды и довольно крякнул: вода сегодня тоже как-то особенно приятно пощипывала язык. Бросив придирчивый взгляд на подручных своей бригады, Нечпорук безмолвно одобрил и их:
«Ничего, навострились ребята!»
— Эй, не зевай! На доводку-у-у! — зычно крикнул он, хотя подручные как раз стояли наготове.
И эта последняя за его смену плавка прошла хорошо. Шагая по длинному коридору к душевой, Нечпорук довольно ерошил свои крутые смолевые кудри: а ведь он дотянул до последнего рекорда своего сменщика Сергея Ланских!
Около шкафа с табличкой «С. Н. Ланских» Нечпорук увидел своего сменщика. Ланских, шурша брезентовым комбинезоном, расправлял в шкафу свой темносерый костюм. Вдруг вспомнив, что лесогорский садовод Степан Данилович Невьянцев приходится Ланских дядей, Нечпорук сказал:
— Ну уж и хороши яблоньки у Невьянцева, так вот и стоят у меня перед очами!.. И дивлюсь я: как твой старик вырастил такой садочек?
— А ведь дядя мой — старый любитель этого дела, — ответил Ланских, лениво улыбаясь голубыми с поволокой глазами. — Завтра всему заводу выходной, так ты заходи к старику, он всегда рад поговорить о садах да о земле… и рассказывать умеет… Заходи.
— Спасибо! — расцвел Нечпорук. — Приду, приду!
Ланских сунул ключ от шкафа в нагрудный карман и спросил другим тоном:
— Как шихта сегодня?
— Шихта — что надо.
Ланских нахлобучил вислоухую сталеварскую шляпу на светлорусую лысеющую голову и неторопливой походкой, слегка переваливаясь, пошел в цех.
По дороге домой Нечпорук не спеша обдумывал то, что заставило его так расчувствоваться еще утром: после освобождения Ростова к тоске по родным местам прибавилось стремление скорей бы обратно домой… Другие южане тоже ждали вызова, но никто ничего определенного не знал. Нечпорук тогда обратился к директору завода Михаилу Васильевичу Пермякову: не слыхал ли он что-нибудь насчет возвращения ростовчан на свои места?.. Директор ответил, что завод под Ростовом восстанавливать пока рановато: немцы все еще сидят в Таганроге. Нечпорук сразу тогда как-то растерялся. Пермяков же, посмеиваясь в сивые усы, спросил сталевара, не намерен ли он «пока что» обосноваться в Лесогорске, тем более, что «база для этого имеется»: почему бы ему не заинтересоваться стандартными домиками в новом стахановском поселке на бывших пустошках над Тапынью?.. Один из этих двухкомнатных домиков, для малосемейных, предназначается Александру Нечпоруку, — Лесогорский завод уже числит его в своих кадрах.
Нечпорук не ответил ни «да», ни «нет», даже, кажется, забыл поблагодарить директора за его заботу, — предложение застало его врасплох. Зато Марийка восторженно встретила эту новость: «Свой угол, чего лучше!» Часа не прошло, как Марийка привела мужа на место начатой еще до войны и теперь заканчивающейся стройки. Блестя глазами, Марийка стояла перед рубленым сосновым домиком, где не хватало только рам и дверей. Печь в кухне была хоть и «модная» шведка, но Марийка, тут же прикинув, решила, что и эту печь можно разрисовать украинскими мальвами и подсолнухами. Молодая женщина совсем развеселилась, начала шутить и торопить плотников «скорийше, скорийше» закончить домик. Через день-два можно было уже перебираться из квартиры Артема Сбоева в свой отдельный домик.