Родина (сборник)
Шрифт:
Рядом с ним сидела его жена Аннушка, очень черная, худая, в пестром платке. Вторую женщину Лобанов не знал. Он заметил издали ее волосы с медным отблеском и, когда подошел поближе, – серые спокойные глаза.
За мостом на склоне горы белел дом, где жили Журавские.
Лобанов подошел, поздоровался, Журавский познакомил его с молодой женщиной:
– Это наша москвичка. Художница, Нина Потапова.
– Вы что же, недавно приехали? – спросил ее Лобанов.
– Да, – ответила Нина, не глядя на Лобанова; она бросала в поток сухие
– Что ж так?
– Слякоть, холод! – ответила Нина и пожала плечами. – Я уже здесь неделю и ни разу не видела солнца. Это скучно.
– А что ж, в Москве сейчас лучше?
Нина подняла глаза, удивленно взглянула на Лобанова и спросила:
– А вы почему сердитесь?
– Сердись не сердись, – пробормотал смущенно Журавский, – но и мы, Миша, тоже уезжаем. Раньше времени, конечно… Понимаешь, сырость. Получается чепуха.
– Эх ты, художник! – тихо сказал Лобанов, глядя на Журавского сузившимися злыми глазами. – Ты видел, какой тут воздух во время штормов? Совершенно зеленый. А туманы! А ночи! Я часто встаю ночью, выхожу на веранду и слушаю море. Беспредельный шум. И беспредельная тьма. Теплая, кромешная. Комнатный ты человек, Сережа, вот что! Курортник!
– Это и ко мне относится? – спросила Нина.
– Как вам будет угодно.
– Спасибо, – промолвила Нина и усмехнулась.
– Извините, – сказал, горячась, Лобанов, – но я не могу этого понять. Этой вашей слепоты на вещи, по существу, прекрасные. Все хорошо – и дождь, и ветер, и вот эти облака в ущелье. Все!
– Вы что-то раздражены сегодня, Миша, – заметила Аннушка.
– Да, – согласился Лобанов. – Этой ночью со мной случилась невероятная чертовщина.
Он рассказал о рукописи, унесенной ветром. Журавский заволновался.
– Господи! – воскликнул он. – Что же ты будешь делать?
– Представь, Сережа, – сказал Лобанов, – начало рукописи очень интересное. Должно быть, и человек этот интересный. Необыкновенный какой-то начальник пристани.
– Необыкновенные люди бывают только в книгах, – небрежно заметила Нина. – И в воображении писателей. Я уверена, что это самый обыкновенный человек. И к тому же неудачник. А вам всюду чудятся… как это сказано… «Одиссеи во мгле пароходных контор». Чем больше я узнаю наших мужчин, тем сильнее убеждаюсь, что они совсем как мальчишки.
– Что ж тут плохого? – испугалась Аннушка. – Пусть будут мальчишками.
– Я не знаю, сколько вам лет, – сдержанно сказал Лобанов Нине. – Думаю, что не больше тридцати. А мне уже сорок пять. Но я временами ощущаю себя семнадцатилетним. А вы?
– Это неинтересно.
Нина встала, обняла Аннушку за плечи и засмеялась.
– Ладно! – сказала она вызывающе. – Давайте останемся еще на несколько дней. Как ты думаешь, Аннушка? И, может быть, за эти несколько дней товарищ писатель откроет мне прелесть этой мокрой зимы. Я буду ему очень признательна.
– О, господи! – вздохнул
– Ну что ж, останемся, – согласилась Аннушка. – Встретим у нас Новый год. Хорошо, Миша?
– Чудесно! – обрадовался Лобанов. – Прямо чудесно! Новый год у моря. В горах.
– Знаете что, – сказала Нина, – позовите на Новый год этого вашего начальника пристани. Он семейный?
– Не знаю. Кажется, нет.
– Позовите. Чтобы загладить хоть отчасти вашу вину.
– Никакой моей вины нет.
– Ну, хорошо. Тогда мне просто интересно посмотреть на человека, которого вы считаете необыкновенным.
– Идет! – согласился Лобанов. – В общем, вы совсем не такая, какой хотите себя показать.
– Нет, такая, – упрямо сказала Нина. – Именно такая! Лобанов помолчал.
– Вот что, Сережа, – сказал он умоляюще и покраснел, – пойдем сейчас к Королеву. Вместе.
– Если тебе так будет легче… – пробормотал Журавский. – Пожалуй, пойдем.
– И мы с вами, – сказала Аннушка и встала. – Не бойтесь. Мы посидим в парке, пока вы с ним будете объясняться.
Всю дорогу до пристани Лобанов молчал. Когда его о чем-нибудь спрашивали, он отвечал невпопад. Наконец вышли на пальмовую аллею на берегу. Далеко в море лежала серебряная полоса воды, – там сквозь пелену облаков пробивалось солнце.
– Вы оба так волнуетесь, что на вас жалко смотреть, – насмешливо сказала Нина. – Хотите, я пойду к нему вместо вас.
– Нет, зачем же, – неуверенно возразил Лобанов.
– Ну уж, ладно! Подождите здесь, на этой скамейке. Эх вы, мужчины!
Она усмехнулась и быстро пошла к низкому белому зданию морского агентства.
Нина долго не возвращалась. Лобанов, сидя на скамейке, поглядывал на двери агентства. Наконец она вышла. Он заметил издалека ее светлое, легкое пальто. Слабый луч солнца упал на землю, и под этим лучом вдруг вспыхнули Нинины волосы.
Нина поправила волосы и чему-то улыбнулась.
– Ну что? – спросил Лобанов, когда она подошла.
– Да ничего. Дайте мне папиросу. Она закурила и неохотно сказала:
– Сначала он растерялся. Но потом обошлось. Уверяет, что все это пустяки. Очень вежливый человек. Черновика у него нет, но он говорит, что это не имеет значения.
– Какой он? – спросила Аннушка.
– Седой. Я плохо рассмотрела. Там темно.
– Необыкновенный? – усмехнулся Журавский.
– Не знаю, – медленно ответила Нина. – Не знаю, – повторила она. – Просто человек в старом морском кителе. Я пригласила его на послезавтра. Он придет.
Утром Лобанов проснулся и прислушался. Море молчало. Лобанов вскочил, вышел в пижаме на веранду и засмеялся: мглистый синеватый штиль лежал, колыхаясь над морем. Прозрачная вода чуть подымалась и опадала, покачивая коричневатые листья магнолий, но ни одна волна не плеснула о берег.