Родитель «дубль три»
Шрифт:
– Я вообще ничего не понимаю, тащ генерал. Почему про успехи полка вообще ничего и никогда не пишут? Это странно по меньшей мере, это же полк асов был. Такому полковому счету любая армия мира позавидовать может. И тишина. Ни одного слова! Обо всех пишут, а нас – как не было. Штурмуем, и успешно, 6-ю танковую – молчок, атакуем 20-ю танковую – бомбил 321-й полк и 120-й. А нашего полка – нет. В списках не значится, что ли?
– Есть такое дело, еще с операции под Черниговом за полком тянется. Центральные газеты, даже «Красная Звезда», не пропускают статьи с участием или с упоминанием 13-го полка. И ссылаются за запрет по причине секретности данных. Вот мы им «бомбу» и подготовили. Я же не один приехал, со мной наши флотские корреспонденты
Петр вернулся, генерал его критически осмотрел.
– Ты когда форму получал?
– Полтора срока ношу, и на складах пусто, мы ведь недавно сформированы.
– Учтем. – Генерал черканул себе что-то в блокнот.
По его приказанию ввели немца. Одет тот был «легковато»: хромовые сапоги, короткая кожаная куртка черного цвета с небольшим меховым воротником и серое галифе. На голове – летний сетчатый шлемофон. На шее выделялся Железный крест на трехцветной красно-бело-черной ленте, которую стягивал непонятный значок из золота. Сам крест также имел золотистую кайму. На куртке немного оттопыривался карман с вертикальным разрезом, видимо, это кобура для пистолета. Удлинённые перчатки немец держал в руке. Пока переводчик представлял присутствующих, Петр осматривал недавнего противника. Ранее он избегал смотреть и разговаривать с пленными. Играть лицом он не умел, в силу своего характера, и никакого удовольствия от подобного созерцания не испытывал. Сбитый немец оказался бывшим командиром II Gruppe 3-го истребительного гешвадера «Удет». Гауптман, с тремя «птичками» на обоих рукавах. Австриец, как и Гитлер. Говорит, что не повезло, не успел уехать в рейх.
– Он спрашивает: почему такая странная форма? Это НКВД?
– Ответьте, что это летная часть военно-морского флота СССР.
– Просит показать «большую крысу», говорит, что его второй раз сбивает такая. Первый раз это было у Комарино, на Днепре.
– А не замерзнет? В летнем шлемофоне… – Немец сжал губы и исподлобья взглянул на Петра.
– Найн, – ответил он.
– Пройдемте, товарищи! – подхватил генерал и подтолкнул Петра к выходу. – Че ты застеснялся, активнее, активнее допрашивай, вопросы задавай каверзные.
– Оно мне надо, он уже не интересен, – ответил Петр, надевая старый кожаный меховой реглан с косым воротником, в котором «плавал» в снегах Карелии.
– Спрашивает, почему такой странный покрой?
– Лицо оттирать, если кабина открытая.
– Die alte «Ratte»?
– Скажи: «да».
– Спрашивает: вы летали на «крысе»? Вас сбивали?
– На этой войне – нет. И не летал, и не сбивали. Летал в 39-м, в Карелии, против финнов.
– Вы же очень молоды?
– Ничего, успел и повоевать, и поработал инструктором в авиашколе.
– Почему вас одного показывают? Машин было несколько.
– Машина была одна. Сейчас увидите.
Они вошли в ангар, там стояло несколько машин, в том числе и самолет Петра.
– Ну, какого вы видели?
– Вот этого.
– Он у нас один, только у меня. Вот написано на борту. А это моя командирская книжка. Это мой персональный самолет, подаренный рабочими и инженерами «восемьдесят четвертого» завода. А над Днепром вас сбил вот такой, он, как видите, отличается. Это – ЛаГГ-3м, а это – ГГ-3с. Он в полку пока один. Он первый в серии. Сейчас машина проходит испытания, вот-вот пойдет в массовую серию. И тогда люфтваффе конец.
– Американская?
– Нет, с чего вы взяли? Советская. Просто в ней учли наши пожелания, эскиз для нее делал я, с учетом накопленного опыта по переоборудованию вот этой серии машин. Вот эта – не заводская машина, это сделано из двух разных самолетов непосредственно в нашем полку.
Немец ухмыльнулся и гордо произнес:
– Насчет конца люфтваффе вы несколько забегаете вперед. У нас есть машины лучше этой. Люфтваффе и вермахт – непобедимы.
– Ну, ты, мужик, даешь! Вот эти пять звездочек – это ваши новые FW-190, сентябрь месяц, Ленинградский фронт. Ты – в плену, я вас, как котят, сделал, непобедимых. В лагере отдохнешь до конца войны, и будешь потом через шаг кланяться и говорить: «Гитлер капут». Хрен вам, а не Ленинград, и хрен вам, а не Москва. Говорил вам ваш Бисмарк: «Русские всегда приходят за своими деньгами». А то, что ты сказал, что «тебе не повезло»? Повезло, крупно повезло, что у меня боеприпасы кончились в двух пушках. А так, война для тебя закончилась. Но именно ты подставил своего ведомого, болтун! Твои слова: «Manfred ist abgeschossen! Das ist die “grosse Ratte”. Nach Hause!» А домой – это 268 градусов, я прибавил до полного в облаке, догнал вас и, как котят, расстрелял, четко по времени. Вот и живи с этим, пусть он тебе во сне каждую ночь снится.
Петр развернулся и вышел.
– Да, парень, но ты не дрейфь! Живой и ладно! А машины уже в серии. Полк полностью переходит на эти машины. Так что тебе повезло. Остальным – не очень, – самодовольно произнес Жаворонков.
Немец понял, что ляпнул лишнего в своем положении. Но спросил уже генерала:
– Вы сказали: только мне повезло, но Виктор был жив. Кто его убил?
– Да, живой он, живой. В госпитале. Вы пехоту атаковали, которая за ним через поле пошла?
– Да, мы ждали «шторьх».
– Петр его завалил еще до линии фронта, а пехоте не понравилось, что несколько человек из-за вас погибло. Срастется его челюсть, не дрейфь.
День на этом для Петра не закончился. Жаворонков повез его в Москву, на Малый Харитоньевский переулок, в штаб ВМФ. Петр еще ни разу здесь не был. Знал только позывной ГШФ, куда отправлял заявки и требования по снабжению. Официально его полк числился «за Главным штабом», то есть в состав ни одного флота не входил. Напрямую подчинялся наркомфлоту и командующему авиацией ВМФ. Так что смотрины намечались. Буквально через несколько минут после прибытия получил замечание, что в форме второго срока приходить в штаб запрещено, сразу, как снял реглан.
– А я не приходил, я приехал, и не сам, а меня привезли. Так что спасибо скажите, что не в штрафном ватнике и не в проссанных брюках снайпера. Я, можно сказать, прямо со снайперской позиции под Волоколамском, из 192-й дисциплинарной роты Западного фронта.
Штабные поняли, что это немного другой уровень общения, что-то пробурчали насчет распущенности фронтовиков. Ведь войну вели они, штабные и адъютанты, они – главные в этом маленьком и тесном мирке Главштаба. От них зависит все, что происходит на трех театрах военных действий. «Хамло» расположилось на стульях и уснуло после баньки, в ожидании возможности предстать перед светлыми очами самого наркома. Жаворонков и Кузнецов появились в приемной откуда-то из коридора.
– Пацан совсем, спит, как сурок, даже будить жалко. И форма вся потертая.
– Форму заменим, вопрос уже проработан, тащ нарком. То, что пацан? Да, мальчишка совсем. Немец удивлялся этому и спрашивал, много ли у нас таких «экспертов».
– Почему «экспертов», он же ас?
– У них это слово не в ходу, оно – английское, и у немцев оно с жопой ассоциируется. Летчиков с большим количеством сбитых они называют «Experte». Посмотрел я летную книжку этого самого Голлоба, показал ее Петру. Так вот, до 18 сентября у него было 42 сбитых, а 26 октября их стало восемьдесят пять. Петр говорит, что такого количества нашей авиации в этом районе просто не было. На юге успешно действует дивизия Кравченко, хуже получается, чем у 13-го полка, но больших потерь там нет. А здесь 13-й полк не дает им разойтись и бесчинствовать.