Родительская суббота (рассказы разных лет)
Шрифт:
– Закон о вынужденных переселенцах гласит… Вы обязаны в течение месяца… Служба занятости подтвердила согласие… Все документы у вас… У меня есть право… а вы не имеете права, по закону…
Телефонная трубка все терпит. Телефонные провода – длинные, от столба к столбу, на десятки верст, через пустую курганную степь несут и несут слова человечьи, остужая их и утишая.
Городским известно мое газетное да книжное ремесло; и потому весь нерастраченный пыл, какой в телефонную трубку не поместился, теперь – ко мне:
– Одну
– Вполне, вполне реально… – подтверждает супруг, воровато оглядываясь и отступая.
– Я изучила конъюнктуру рынка, его потребности, – вычитывает мне Городская. – Проект экономически выверенный. Тридцать коров. Всю продукцию забирают лучшие рестораны: «Волгоград», «Интурист», «Дракон». Экологически чистейшие продукты. Здесь такой воздух, вода, трава… – со вкусом, даже причмоком втягивает она воздух. – Продукты будут на вес золота. Только для очень богатых людей, которые это могут себе позволить. И банку это очень выгодно. Покупаем коров и тут же начинаем погашение.
– Это реально, реально… – уже издали поддакивает супруг, ныряя в отворенную калитку. И вот уже нет его.
– Всем выгодно: продукция, рабочие места…
Мой приятель, радушный хозяин двора и телефона, любит справедливость. Ему дипломатия чужда. Он ставит вопрос конкретно:
– А кто будет работать? Филюковы-то померли, Праскуня да Иван.
Начинается галда дворовая.
– Это – глупости. В стране – безработица. Здесь будет управляющая всем руководить. Она все организует. И рабочую силу. И производство.
Это о подруге-беженке, бывшей телеграфистке, которая подтверждает решительно:
– Производственные помещения есть, рабочую силу найдем.
– Где найдешь? Кто конкретно будет работать? – настаивает мой хозяин. – Кто будет на плантациях или за титьки тянуть?
– Таиса будет доить. Она согласна. Главное – кредит и организация, сбыт.
Таиса – одинокая немолодая баба, тоже пришлая, живет, как говорят, на прилипушках, в чужом дворе, но держит корову, кур.
– На тридцать коров одна Таиса? – недоверчиво переспрашивает мой приятель. – Да она их сроду не продоит. У колхозных доярок меньше нагрузка. Да еще подоить – полбеды. А молоко еще надо обработать. Процедить, охладить, перепустить, вскипятить, заквасить… На сметану ли, на творог, на кислое…
– Все будет сделано, – обещает помощница Городских, которую они в управляющие наметили. – И творог будет, и сметана..
Приятель мой настойчив:
– Кто будет прибирать у скотины, поить, кормить, базы чистить, пасти, сено заготавливать, телят пестать?.. Там делов… С одной-двумя коровами моя вон хозяйка ревет. А тут – целое стадо.
– А как же Филюковы справлялись? У которых мы дом купили? – спрашивает Городская. – Ведь там всего понастроено. Там не тридцать, там, наверное, сто тридцать голов было. И люди говорят, они сами справлялись, вдвоем. Никого не нанимали.
Приятель мой отвечает не вдруг, вздыхая да головой качая. Но отвечает уверенно:
– Таких людей уже нет, как Иван да Праскуня. Нету! – ставит он в разговоре точку.
Городские со двора уходят. А мы остаемся, не сразу возвращаясь к привычным делам, толкуя теперь уже между собой, но о том же. Подходит кто-нибудь: вдова недавно схороненного Фомы Жармелова – Хомовна; сухонькая востроглазая баба Катя – родная тетка моего приятеля; тихая, словно мышь, баба Акуля – все свои, прожившие на этом хуторе век.
– Могучие были родники… – Это про филюковские огороды. – Прямо кипучие. Белый песок – буруном.
– Потому что их чистили каждый год, вот и буруном. А ныне?..
– Везде нужны руки. Те же огороды у Праскуни, бывало, как на картинке: канавочки везде ровные. А земля? Грядочки – любо глядеть. А всё труды. Копай, боронуй, сажай, с рассадой кохайся, как с дитем. А потом на все лето казня: гнись и гнись. Трава – дурняком лезет. Да всякая гадость. Откель чего и берется. Зеленый червяк, тля, черепашка, клопы зеленые… На помидорах, на перце, на луке… Какой только страсти Господь не посылает…
– Праскуня… такую игу несла… Сколь скотины, сколь птицы…
– Иван тоже моторный, заядливый: надо и надо… Ни дня, ни ночи… Ни лета, ни зимы… Все надо. А теперь – ничего не надо.
Вспомянули, повздыхали, расходятся с вечным присловьем: «Сиди – не сиди, а работать надо…» Немолодые, пожившие. Морщинистые лица, мослатые корявые руки… Уходят к своим дворам и делам. Я остаюсь – философ…
Так – было. А нынче – уже месяц июнь, Городские носа не кажут. Их соратницы, телеграфистки из города Ош, тоже не видно. Может, пристроилась где.
А подворье филюковское пока на месте.
Когда летним вечером идет с пастьбы немалое хуторское стадо, филюковская усадьба – на пути. С мыком и блеяньем, в полнеба пыля, штурмом берет скотина усадьбу, пробиваясь через худые и вовсе поваленные заплоты и растекаясь на просторном подворье, чтобы всласть почухаться, потереться о какой-нибудь стоянок или укрыться от надоевшего гнуса на пустых базах. В жаркую пору там прячутся от кусучего овода хуторские телята. Соседские куры порой заглянут, погрестись на чужом базу, а петухи – кукарекнуть. Вот и всё. Дни напролет дремлет старая усадьба в тиши.