Шрифт:
Глава 1
В это солнечное утро Олег Грачёв встал с постели и, не умываясь, зашёл в кухню. Выпив стакан кипячёной воды из керамического кувшина, его взор упал на календарь, висевший над маленьким холодильником «Морозко». Дата там стояла 12 июня. Сорвав листок прошедшего дня, и увидав последующее 13 число, он от досады скомкал отслуживший календарный лист и бросил его в открытое настежь окно. Он считал себя закоренелым атеистом, но с суеверием тесно дружил. Даже если голубь – сизарь будет переходить ему дорогу, он всё равно сплюнет через левое плечо, не говоря уже о кошках. Для него число 13 – это недобор, а вот 21 или 33, 36, это было в цвет!!! Это были лучшие очки в его картёжной жизни. Олег по кличке Дорогой хоть был и молод, но известность быстро приобрёл в определённых кругах.
Он слегка потянулся и с радостью вспомнил, что июнь на исходе и начал отрывать один за другим листки календаря. Дойдя, до двадцать восьмого июня он остановился и вспомнил, что сегодня кобелю Цветка, кавказцу Ашоту исполняется восемь лет.
– Надо сегодня начинать отмечать, – сказал вслух Дорогой. – Эту цифру двадцать восемь необходимо сегодня вспрыснуть. Все серьёзные дела по боку!
Он прошёл в спальню и, опустив руку в карман рубашки, извлёк оттуда несколько
Их уговаривать, долго не пришлось. И уже через час в середине фруктового сада, где груши и яблони, дразня своими не доспевшими, но уже вполне розовыми плодами, компания друзей начинали выполнять свой намеченный план. Ароматного запаха от фруктов не исходило. Так как до абсолютного созревания им надо было ещё повисеть на ветках. Но всё равно приятно было находиться в этом райском саду. Вдыхать чистый воздух и любоваться изобилием румяных плодов. Некоторые яблоки и груши были максимально преклонены к земле. Тяжёлые же ответвления, особенно яблонь, беспардонно прикасались к разбушевавшимся завязям, переплетённых огурцов, будь – то, предлагая создать общую демографию фрукта с овощем. Лето в этот год выдалось неимоверно жарким. Для Олега Дорого этот климат, был родным. Но находясь шесть лет за северным полюсом, он отвык от него. Ежедневная сильная жара допекала его так, что он порой опускался в холодный погреб, чтобы там подышать камковым льдом. С утра после холодного душа он себя чувствовал хорошо, но после одиннадцати часов его тело будто подменяли. К нему подкрадывался упадок сил, а продолжительный и донимающий его спокойствие звон в ушах, подталкивал к необъяснимой тревоге. Жажда от жары не покидала его желаний к обильному питью. Выручало всё, что содержало много воды, но больше предпочтения он отдавал красному вину, особенно сухому. От умудрённых жизнью людей он знал, что в тропиках только это вино спасало от жары советских моряков и строителей. Его животворящее и тонизирующее действие он сразу испытал, как только освободился из колонии строгого режима, где отсидел приличный срок. Выпил стаканчик и незаметно все тревоги и жажда покидали его. Он частенько задумывался о смене местного климата, считая, что именно он пагубно влияет на его организм. Хотя бы эту жару пересидеть в более суровом климатическом регионе. Иногда хотелось плюнуть на всё и быстрее упорхнуть к белым медведям, но тут сразу же подкрадывалось тревожное смятение, и внутренний протест ему нашёптывал. «Не забывай про мать!!!» Олег давно уже усвоил, что самые преданные женщины это те, у кого сыновья и мужья попали в волчий капкан закона. Эти женщины, чтобы хоть одним глазом взглянуть на родного человека, ехали на край света во тьму тараканью. Пересекали северный полюс и при этом тащили за собой неподъёмные сумки с продуктами. Олег не забывал про сыновний долг. Хоть у него и была гражданская жена, но мать его Вера Александровна Грачёва была, есть и остаётся единственно близким и родным ему человеком. Ей тоже выпала тяжкая доля навещать своего непутёвого сына вдали от родного края, и он это ценил. Она ни на минуту не забывала о сыне, когда он был вдали от неё. Постоянно переживала, что вместо наваристого борща, её сын хлебает баланду, и вместо логарифмов и котангенсов познаёт тюремные университеты. Он рос всесторонне развитым мальчиком. Способности к математике привели его в класс одарённых детей. В шахматы Олег мог обыграть взрослого и опытного кандидата в мастера спорта, но долго не заигрывался. Любил играть быстро – не задумываясь. Поэтому и в соревнованиях не участвовал. А, ловко махая у себя во дворе палками и будучи замеченным приезжим тренером, с берегов Волги – рапиристом Германом Смеховым, определило его спортивное будущее. Ему было уже семнадцать. Он пошёл покорять юношеские пьедесталы спортивных высот и это у него хорошо получалось. Но вот страсть к наживе и нездоровый интерес к заброшенным церквям и кладбищам, к несчастью, перечеркнули все его намеченные перспективы к нормальной жизни. Попалась на глаза с виду убогая, не напоминающую действующую церковь в селе Кульки. Купол у неё был разобран. Вход из бетонных ступеней был покрыт мхом и кое-где пробивались ростки тополей. А главное рядом не было сторожа. Все эти предательские приметы заставили его проникнуть в церковь. На самом же деле там шёл длительный ремонт, осуществляемый местными жителями села. Через день после его «паломничества» в Кульки в их доме был произведён обыск, где нашли целый иконостас из этой церкви. А главные залежи, что были закопаны под опилками на чердаке, остались неприкосновенными, так, как никто из органов не догадался в куче опилок лопатой ковырнуть. Олега в этот день арестовали.
… Мать Дорогого, работающая учительницей начальных классов и познавшая культ личности Сталина, после смерти отца, приложила все силы, чтобы сын вырос нормальным и честным человеком. Но здесь был явный недосмотр, за что корила она только себя. Отца Олега бывшего разработчика недр, в 1948 году забрали через неделю после рождения сына, прямо в стенах родильного дома, вменив ему чуть ли не шпионаж. Вина его заключалась в том, что он незаконно обсуждал тему кладезей КМА с иностранными учёными. Отца отправили в Воркуту, где он заболел чахоткой и вскоре скончался, так и не подержав на рукав маленького сына. Олег воспитывался один у матери, но мать научила его ощущать присутствие отца с раннего детства. В том самом фруктовом саду, где каждое плодовое дерево было посажено отцом, Олегу мать и зимой и летом вдалбливала, что груши и яблони в их саду были посажены в день его рождения 18 октября. И, что эти деревья по жизни будут его спутниками. Поэтому он не должен обрывать на них ветки и сдирать кору для свистулек. Он понял, что основной уход за этими деревьями должен быть только им, что он и делал, перешагивая ежегодные этапы своей короткой жизни, не забывая про садовые насаждения. Каждый плод с дерева он считал даром отца и никогда не позволял даже огрызки яблока или груши кинуть за забор соседнего двора – все отходы шли в перегной или на корм гусям. И когда он освободился весной, то в первую очередь каждое деревце обкопал, удобрил, а стволы побелил известью. Хоть в этом году от жары завял щавель, засох лук, но фруктовый сад благоухал, обещая богатый урожай к осени. С овощами тоже было всё в порядке. Ежедневный полив и натянутая защитная плёнка помогали огурцам и помидорам стойко сопротивляться капризам природы. Солнце в этот день беспощадно палило, так, что даже бабочки вяло помахивая крыльями, не боялись присутствия людей. Они перелетали с цветка на цветок, а оттуда вместо аэродрома могли использовать плечо любого из трёх друзей. Этих бархатных красавиц можно было без беготни с сачком, взять спокойно пальцами и опустить обратно на волю, как одомашненных голубей. Да что там бабочки, даже лягушки, жившие в ёмкости для воды и донимающие ежедневно своими лягушачьими концертами, на этот раз не подавали голоса. На столе у друзей лежали свежие похожие на бычье сердце помидоры и пару пахучих огурцов. А столом служил старый кованый сундук, в котором хранились огородные инструменты. Три друга детства Дорогой, Мартын и Цветок сидели за этим сундуком, пили розовый Портвейн, и сухой Рислинг, запивая вино живым пивом. Дорогой на правах хозяина развалился в старом шезлонге. Другие же два друга скромно примостились на отслуживших свой век поржавевших ведрах. Повод для выпивки был только у Олега, он его сам спонтанно и придумал. Он решил в этот день отметить день рождения собаки своего друга. Щенком он подарил восемь лет назад породистого Кавказца Павлу. А Павлом был Цветок – бывший радиохулиган. С этим техническим хулиганством под напором жены ему пришлось раз и навсегда завязать. Так, как был дважды пойман сотрудниками милиции, оштрафован и строго предупрежден. Дома от жены Павел за своё необдуманное вольнодумство и радиохулиганство получал ежедневный звонкий нагоняй, в виде смачного нелицеприятного крика от соседей, который он переносить не мог. Поэтому это было поводом первопричины, чтобы безоговорочно свернуть своё подпольное хобби. Выслушивать истерические крики в которых были угрозы относительно его аппаратуры, он выдержать не мог. Он был семейный человек, как и Мартын. Своё же радиотехническое мастерство Павел вскоре пошёл оттачивать в телеателье.
Алексей Мартынов, скромный по натуре парень и к тому же очень ранимый скинув с себя шлёпки, водрузил свои ноги на валявшую рядом берёзовую чурку. Одна ступня у него была перевязана бинтом.
Дорогой, обратив внимание на травмированную ногу друга, спросил:
– Где культю поранил?
– Если бы, – ухмыльнулся Мартын, – эта культя и стала поводом моего увольнения. Накрылась теперь моя квартира котлом для варки смолы, – огорчился он. – Меня Софья совсем запилила. Спасу никого нет. Я, конечно, глупо поступил. Мне надо было больничный лист взять, а меня как лоха развели в бригаде. Сами же скоты, мне ногу сожгли битумом по своей халатности, и я виноватым остался. Запугали, что если возьму больничный, то составят акт производственной травмы, где виноватым окажусь в любом случае я сам, потому что нарушил технику безопасности. Говорят, что должен был не тряпочные кеды на ноги во время работы обувать, а кирзовые сапоги. Мало того, что я пострадал, так они пообещали меня турнуть из управления по 33 статье, с которой меня и в ад не пустят. Короче бригада посоветовала мне добровольно уйти и как можно скорее, чтобы их премии не лишили.
Дорогой поднялся с шезлонга, сорвал с грядки свежий огурец и немытым засунул половину себе в рот. Раздался приятный хруст, и он громко рассмеялся. Разжевав и проглотив огурец, он укоризненно взглянул на друга:
– Ты Мартын иногда такие умные жизненные примеры приводишь, слушать приятно, но, чтобы из тебя сделали лоха мне что-то с трудом верится. Думаю, что во всём виновата твоя скромность. И ещё я тебе скажу ты излишне наивен, а твою наивность не каждый «двор» принимает. Правильно Софа тебя долбит за нерешительность. Неужели ты не понимал куда, попал работать? Это бригада троглодитов, а ты грамотный парень. Законы их волчьи надо было им в рожу бросить. А кто ошпарил тебе сваю, – ткнул он в больную ногу друга, огрызком огурца. – Того надо было с ног до головы обмундировать чёртовой смолой. Я вот ни дня нигде не работал, а знаю, что будь я на твоём месте, то лежал бы до конечного упора вот в этом шезлонге, – показал он пальцем на старый шезлонг. – Получал бы на законных основаниях хорошие денежки. Всё-таки мне как бойцу трудового фронта на боевом посту был нанесён вред здоровью. А моё здоровье государство должно охранять, как Монетный двор Советского союза. Не можете охранять, платите контрибуцию. А профсоюзный комитет пускай меня регулярно навещает, но только не с цветами, а с добрыми харчами. Сами понимаете, цветами здоровье не поправишь.
Мартын осторожно убрал ногу с чурки и, не смотря в глаза другу, пробурчал:
– Дождёшься от них добротных харчей. Держи карман шире!
Дорогой вопросительно покрутил пальцем у виска:
– Ты же вроде говорил мне, что они в обед только мясные деликатесы уминают.
– Да, – промямлил Мартын, – а ещё в карты лихо на деньги играют. За день до травмы я проиграл им всю зарплату и сто десять рублей остался должным. Если бы моя Софья узнала, заела бы меня до костей, а мослы в каменке сожгла. Для неё символ счастья, не дружная семья, а много денежных знаков.
Для Дорогого это была ужасная новость, Мартын – всегда скромный, довольно-таки разумный парень, не веривший даже в государственную лотерею, вдруг хронически подсел на карты, как наркоман на иглу. Это был нонсенс!
– Вот про карты я впервые от тебя слышу. Ты же даже в спортлото никогда не играл, – сморщился Дорогой. – А тут карты! Это серьёзно! Надо понимать, что у тебя на лбу все твои очки будут высвечиваться? Зачем ты залез в это болото? Ты же парень не азартный, с головой вроде всегда дружил? Лил бы себе смолу по крышам и в ус не дул. А хату бы получил, помахал им ручкой и сказал: «Адью Навоз».
Мартын в ответ хмыкнул:
– А они не игровых работников быстро укрощают. Либо садишься за карты, либо паши за всех. А за всех мне не в жилу рога мочить. Поэтому я подсел на карты. Была у меня дома заначка, вот я её один раз и прихватил с собой на работу. Так они утром увидали её и как свора гончих накинулись на меня. «Играй да, играй». Один, правда, мужик там нормальный, а все остальные шакалы.
Он сделал паузу, и тяжело вздохнув, грустно добавил – а на моём месте ты бы никогда не мог быть. Ты же в детском саду ещё хотел царём стать. У тебя другой характер, да и в карты, если тебе верить, ты бы их задрал. Неграмотные совсем немыслящие люди, но хочу заметить, считать они могут и неплохо.
Олег на слова Мартына только хитро улыбнулся, но посвящать друзей, какая ему в этот миг пришла идея, пока не торопился. После они резко сменили тему разговора, предаваясь приятными воспоминаниями детства. Они отвлечённо сидели на лоне природы, пили лёгкие спиртные напитки и хрустели свежими огурцами и другими овощами с грядки. Внезапно, где-то совсем близко раздался сильный взрыв, что Дорогой от неожиданности присел к земле, чем вызвал смех у друзей.
– Совсем ты Олег отвык от наших взрывов, – не переставая смеяться, сказал Цветок. – Я же тебя предупреждал сегодня – что четверг у нас как был, так остался в карьере взрывным днём.