Родная кровь
Шрифт:
– Присаживайся, – пока я подходила к его столу, он указал мне на стул напротив. Как только я на него опустилась, Рот упёрся в меня внимательным, хотя и откровенно усталым взглядом. – Дело Больничного Стрелка, верно?
– Всё указывает на то, что это Он, – сдвинула брови я.
– Тридцать два года прошло с момента его появления в этом городе. Я тогда ещё сопляком был, только поступил в академию… Значит, Больничный Стрелок, – тяжело выдохнул мой собеседник. – Уже просмотрела дело Рины Шейн?
Он спрашивал только об одном предшествующем деле, хотя их было два: первому было тридцать два года давности, второму пять лет. Кадмус знал – все знали – что первое дело я выучила наизусть от корки до корки, поэтому он спрашивал о деле предпоследней жертвы. Однако правда заключалась в том, что и дело Рины Шейн, за прошедшие пять лет, я успела вызубрить от заглавной буквы до последней точки.
– Вы закрепили это дело за мной, – решила начать издалека я.
– Что вполне логично. Ты прибыла на место происшествия, ты присутствовала при первичном осмотре и даже уже начала работу со свидетелями. Айрин сейчас загружена, Сэмюэль… Он немного хандрит. По-любому остаёшься только ты, Пейтон.
– Ещё есть Арнольд Рид.
– Арнольд? – его явно удивило моё предложение. – С чего вдруг?
– Когда мы поймаем его, – я сказала “когда”, а не “если”, – не будет ли осложнений с возможным предъявлением обвинения в заинтересованности стороны?
– Лучше веди это дело ты. Последствий, о которых ты говоришь, не должно возникнуть.
– Не верите в то, что в этот раз мы распутаем это дело? – хотя мой голос и прозвучал спокойно, я неосознанно сжала кулаки.
– Не верю, что это дело сможет распутать кто-то кроме тебя. – Я напряглась. – Ты права: ты как никто другой заинтересована поимкой этого ублюдка. А это значит, что ты максимально мотивирована, Пайк. Как никто другой.
– Я могла бы вести это дело наравне с Ридом, с той лишь разницей, что официально оно будет закреплено за ним…
– Из тебя получилась бы отличная шахматистка. Пытаешься обрезать своему противнику все возможные лазейки ещё до того, как загонишь его в угол и вынудишь, как последнего таракана, в истерике искать отходные пути. Ради этого ты даже готова пожертвовать самым важным – ты ведь пришла в полицию специально ради этого дела, – Рот прищурился. – Не переживай: если ты возьмёшь Стрелка, мы не оставим ему даже шансов на какие-либо лазейки. Я не буду менять лошадей на переправе, тем более без надобности: вы, два гения, Пайк и Рид, будете вместе в этой упряжке.
Про “гениев” знал весь наш отдел. Эта парная кличка приклеилась ко мне с Арнольдом четыре года назад, в его первый рабочий день в уголовном отделе полиции Роара. Всё началось с того, что во время нашего знакомства он своим мощным рукопожатием едва не сломал мне руку. Я тогда не повела и бровью, но сказала: “Полегче, гений”, – намекая на его венценосную работу в Лексингтоне с поимкой Дождливого маньяка. Об этом деле и его виртуозном закрытии молодым копом тогда гудело четырнадцать штатов США. На моё же замечание Арнольд ответил мне словами: “Сама ты гений”. Так мы познакомились и так с тех пор гениями друг друга и обзываем.
Рот посмотрел на свои большие наручные часы в круглой оправе:
– Уже скоро девять часов, Пайк. Ступай-ка ты домой и попытайся выспаться – это важно для твоего дела. И вообще, трудоголизм убивает, – говоря эти слова, он поднялся и начал надевать на свои плечи заметно помятый пиджак. – Мой тебе совет: проводи больше времени со своей семьёй. Отдыхай. На выходных сходи в кино: говорят, сейчас показывают неплохую комедию. Поверь, своевременное расслабление тебе может помочь больше, чем постоянное пребывание в режиме активного напряжения.
…Выходя из кабинета Рота я думала о том, что не для того я всю свою жизнь была трудоголиком, чтобы в назначенный час вдруг выйти из “режима активного напряжения” и тем самым сдать позицию. Но я не испытывала негативных эмоций из-за последних слов своего босса. Кадмус Рот был семьянином до мозга костей. Он был женат уже двадцать лет, его восемнадцатилетняя дочь, единственный ребёнок в семье, поступила в колледж в этом году, а жена, слабая на лёгкие, через осень лежала в больнице, так что дома Рота сейчас ждали только трое котов. Не сомневаюсь в том, что этой осенью, лишившись общества любимых жены и дочери практически одновременно, этот человек чувствует себя крайне одиноко. А одиночество притупляет. Иначе бы он не советовал мне проводить больше времени со своей семьёй. Забыл, что семьи у меня нет.
Может быть я и не стала бы следователем в уголовном отделе полиции Роара, может быть я открыла бы цветочный или книжный магазин, или со временем превратилась бы – с чем провидение не шутит – в примерную домохозяйку, однако подобные размышления кажутся мне бредом. Я не помню себя вне желания быть тем, кем я являюсь сейчас.
Мои родители, Раймонд и Роберта Пайк, были докторами – оба работали в родильном отделении при местной больнице. Тридцать два года назад они оба не вернулись домой с ночной смены. Их, а вместе с ними и одну из рожениц, которую должны были выписать на рассвете грядущего дня, пристрелили. Прямо посреди больничной палаты. Каждому всадили по одной пуле 5,6 калибра прямо в сердце. Убийца сбежал. Его так и не нашли. Как и не нашли младенца убитой роженицы – мальчик пропал без вести. Кто являлся отцом того ребёнка, было неизвестно. Близких родственников у той женщины не нашлось, а её многочисленные знакомые ничего не могли рассказать о её беременности и по какой причине кому-то было важным украсть её ребёнка несмотря ни на что. Несмотря на три трупа, два из которых были моими родителями. Отцу было только двадцать восемь лет, матери всего лишь двадцать шесть. Я осиротела в три года. В ту злосчастную ночь я, как всегда в ночные смены родителей, ночевала у старшей сестры отца, тёти Сигрид и её мужа Грэга. С тех пор я так и осталась жить с ними.
Мы стали жить в доме моих родителей, так как у Грэга и Сигрид на тот момент не было собственного жилья, но потом, когда я окончила школу и поступила в полицейскую академию, они купили прелестный домик в деревне, расположенной в пятидесяти километрах от Роара, и наконец осуществили свою мечту жить в глуши, вдали от цивилизации, практически в лоне природы. Они завели себе лабрадудля, разбили фантастический палисадник и занялись выращиванием овощей. Пока я училась в академии, они по несколько раз в месяц приезжали в Роар, чтобы присматривать за домом, который теперь отошёл мне, когда же я вернулась в город и вновь заселилась в дом, они, по-видимому, перестали видеть надобность в своих приездах сюда, а я всегда была слишком занята – сначала учёбой, потом работой, – чтобы часто с ними общаться, а позже еще и навещать их. По итогу на протяжении последних пятнадцати лет мы видимся по два-три раза в год, но зато регулярно созваниваемся один раз в месяц.
Сигрид была на пять лет старше моей матери. У неё были проблемы со здоровьем по женской части, в результате чего на момент моего осиротения она уже знала о том, что никогда не сможет иметь собственных детей. Думаю, отчасти поэтому с вопросом моей опеки не возникло особенных проблем: и Сигрид, и Грэг сразу же взяли ответственность за моё существование на себя. Если бы они этого не сделали, я бы наверняка попала в фостерную семью*, так как других родственников у меня в наличие больше не имелось: дедушек и бабушек я не знала, у матери не было ни братьев, ни сестёр, а у отца были только старшая сестра и её муж.