Шрифт:
Здравствуй, долгожданный читатель!
Первую пробу моего пера мама отправила в «Пионерскую правду». Ответ «Читайте классику» отбил у меня охоту афишировать свои «творения». В самом деле, зачем пытаться что-то сочинять, когда есть Пушкин, Тютчев, Маяковский, Блок?.. Но стихи прорвались – стоило уехать за тысячи километров от родного дома.
Я родилась в вятской глубинке в сентябре 1941-го. Отец, комбат Михаил Краев, погиб в боях на Ржевско-Сычёвском
Самая подходящая обстановка для вдохновения – поле (геологическое), горы, вокзалы, пристани, дороги, тайга… Попав в круг пишущих ребят, я ощутила настоящее родство, и с подачи друзей стали появляться мои подборки в газетах и журналах. Для первого (и единственного) сборника пришлось «сгребать» в кучу эти публикации, старые тетрадки, блокноты, отдельные листки… Из-за бродячего образа жизни чего-то не досчитываюсь: надеялась на память, а она подводит – всё-таки со времён студенческих практик прошло более полувека!
«Родненькие мои» – строго говоря, зарифмованный дневник. В нём моя жизнь – с победами и поражениями, с мечтами и «обломами», с встречами и прощаниями. Хорошо, если те ли, другие ли стихи лягут вам на душу. Дают надежду на это строки Александра Твардовского: «О том, что знаю лучше всех на свете, сказать хочу. И так, как я хочу». Вот и я пытаюсь сказать – так! Ещё надеюсь на услышанную где-то песенку: «На излёте спешащего века, люди добрые, будьте людьми! Улыбнись, человек, человеку, человек, человека пойми!» Поймём?
ваша Софья Григорьева (Краева)
Мой золотой комбат
В весёлых поисках поэмы
покинув звон и яркость улиц,
на тёмном школьном чердаке мы
вдруг на автографы наткнулись:
«Родная школа, до свиданья!
Десятый «А» – прекрасный, юный –
здесь расписался в знак прощанья.
Ночь, двадцать первое июня…»
И год… Мы вздрогнем – сорок первый!
И в грудь толкнут скупые строки,
и стыд хлестнёт за поиск перлов,
и станет холодно и строго.
Мальчишки, юноши, ребята,
мы к вам протянемся сердцами.
Какими были вы когда-то,
не в вуз ушедшие, а в пламя?
Девчонки, девушки, девчата,
из ваших классов, с ваших улиц
сквозь годы сверстницы кричат вам:
«Надеемся, что вы вернулись!?
Что ваша юность повторится…»
…Теперь нам женщины, мужчины
иначе видятся. Молиться
готовы мы на их морщины…
Он написал наугад – просто в Киров.
Верно, не мог, не хотел промолчать.
Траки не тракторов – бешеных «тигров»
взрыли, ревя, областную печать.
В росное утро привычного мира
резко рванулось: «В атаку! Ура!..»
Он вспоминал своего командира
так, словно всё это было вчера.
…День перед боем. В землянке уютной
топится печка, играет гармонь,
шуткам комбата солдаты смеются,
письма читают и пишут домой.
В жёстком планшете уложены кучкой
контуры рук – золотая семья!..
Ночью комбату хозяева ручек,
верно, приснились – братишка и я.
«Тигры» чуть свет поползли серой тучей.
Крикнул: «За мной!» командир храбрецам…
Если б могли… Но картонные ручки
не заслонили от мины отца.
…Годы пройдут. И однажды газету
в дом принесёт городской почтальон.
Скажет тихонько: «Прочтите вот это».
Мама качнётся и выдохнет: «Он…»
Милая, умная, плакать не надо.
Помнят отца – значит, быть ему, жить!
Память бойца – боевая награда,
ею теперь нам вдвойне дорожить.
Он в суете посевных и побелок,
будней негромких и праздничных дат
нам написал об отце, о Победе –
русский, родной, незнакомый солдат.
«Как на отца похожа!» –
реже слышу теперь,
реже меня тревожит
спазмами боль потерь.
Снег скрипит под ногами,
дождь ли хлещет косой –
мне заменяет память
горький давнишний сон.
Снится моя улыбка –
но на мужских губах:
«Дочушка, дыбки-дыбки…»
Руки… И вдруг – труба,
и от груди отнимет
снова меня война,
в белую с красным зиму
бросит из жерла сна.
Ночью, под небом мирным,
нет этим снам конца –
снова взвывает мина,
та, что убьёт отца.
…Время шагает мерно.
И через столько лет
я соберусь, наверно,
въявь под славный Смоленск.
Где не бывала мама,
встречу вдруг близнеца:
в жилах красного мака –
кровь моего отца.
По золотой пшенице
бодро урчит комбайн…
Снится мне, снится, снится
мой золотой комбат.
Зимы, осени, вёсны плыли.